Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

нищету; совершенное от несовершенства; познаем чрез невежество». И сподобились словы Мирославу, ибо думал о сыне. Рече: «Все же многое творится непонятно, и не отступают сомнения». Чстень рече: «Мужу, кый все разумеет, нечего (делать) на свете».

Промедление – се зрак зряшных. Заполдень пришли от Володимира; мужи чинные, на борзых конех с дорогой сбруей; пропустили Мирослава и свиту в вороты, и людье смотрело со Есех сторон, але без любо-пытья. И пустися дождь, унимая дальний пожар. Радости же не было ни в конных, ни в пеших, иже попадались по мосткам; свои заботы у Кыева; се селищане, голыть, недоеды, изгои, толпясь пугливо на Рядной площе, дожидались найма; се холопе с рогожными ку-леми на головех, зазывали на постоялые дворы, обещая овес конем и мясы постояльцем. Все примечал Мирослав, быццам хотел провидети, что ожидает у Володимира. Миновали тесный посад, низкие клети, с коня рукою достати стреху, узкие оконницы, глухие вороты; проехали Болярский Конец, двухъярусные хоромы за огорожеми, и расступилась улица – за осенним садом свинцовые кровли великокняжьей усадьбы – терема с узорным стеклом и петухами на спицах. И вздрогнул Мирослав, и придержал коня: се под дождем на холме, за площей, насупроть дворца, будто толока, – множество людья. Спросил провожатых: «Идеже святище Перуна?» Отвещали: «Нет больше; на том месте ставят храм святого Василия». Рече Чстень: «Уж не Володимир ли свят? [209] Вчера в татех, ныне в святех. Высоко поднялась христова церква, але не простоит долго на чюжих подпорах». И осекли мужи Володимировы: «Злоречивым коротят языки. Не боишься, старче?» Отрече Чстень: «Страх велик – пред всеми имети страх. Никто не прожил время страха своего».

Пытлив и недоверлив, Володимир встретил прибаутками: «В дождь и в стюжу гость нужен, в день погожий – упаси боже». Рече Мирослав: «Чюждой стала столица». Отрече: «Мнозие винят мя, а ведь хочю добра, верша по знанию своему». Вот то-то же; и спросил Мирослав о волхвах. Признал Володимир, что брошены б темницу, прибавив: «Требовали невозможного и грозили. И без того штодень поджоги и убиения. Волхвы почали уже войну и думают, супроть мя – супроть Русьской земли; неправая их брань». Рече Мирослав: «.Доволен ты собою, и се худо. Преждь друзей искал, а ныне сытишь ся холопеми».

Встал Мирослав со свитою на княжьем дворе, в приставном теремце; прислуживал Сивер, старший конюший, знакомец по дружине Святослава. Хотя и хри-щен, блюл отай свою веру. Открылся (ему) Мирослав, он же уберегал от соглядатаев.

Созвал Володимир подручных князей и позерил им, еже сбирается на хорватей, замысливших отречись от соузья и передатись лехам. Каждому вменялось сказа-ти, сколько приведет дружины и ополченья и сколько даст серебра, коней и припасов. И открыл Сивер Мирославу, не в лехах причина, – в нежелании хорватей принять христову веру: убили посланного епископа и прогнали посадника, вотщивша ся поставити церкву; опасался Володимир, еже в досаду (ему) приимут хри-щение и опеку от Рима [210]. И еще открыл Сивэр, выспрашивая, кто сколько даст, Володимир выведывает силу и замыслия подручников; донесли (ему), еже лу-кавецы и прижимы утаивают наполовину и войско, и серебро; Кыеву же невмочь и границы стеречи, и державу дёржати, и земли христити; претяжкая обуза, але решено промеж Володимиром и Добрыном, главным подсказчиком, и нетерпеливыми епископами, с кого почнут и на ком окончат; готовы уже идти на Тмутаракань, смущающу Русь и всю Русьскую землю вольницей; в Тмутаракань ведь побежали тысячи мужей из Кыева и иных градей, спасаясь от хрищенья, не в Запорожь, еже открыта набегам степняков.

Исполнися надеждою Мирослав, але росла и тревога; видел: противятся повсюду христам розно, хотя и с успехом, како в Тмутаракани и Новгороде, о чем скрывал Володимир. Христил об симу Добрын-посад-ник мнозих из нарочитых мужей Новгорода; понеже дружина не пожелала приняти Христа, прогнал дружин со службы, наняв взамен варязен, однако лишь усилил вражду. Летом, приведя митрополита Михаила и трех епископов, почал свергати кумиры и рушити святища, вознамерившись христити поголовно, людье же, поощряемо волхвою, возмутися и переби приспешников Добрына, ревнителей-христов и варязей; обиженные нарочитые мужи и дружины, и людье новогородское составили необоримую силу, и покидали Христа уже хрищенцы. Сам Добрын с трудом выбрался"из Новгорода; один епископ был убит, а митрополит ранен. И встал Добрын под градом, пугая Хелмором и рутеми и хитростями склоняя к послушанию, гражане же положили на вече изгнати Добрына из Новогородской земли, како святотатца и насильника. И се набрал Добрын новых варязей, и подступили ко граду; правоверы же затворили вороты и приготовились к битве. И се пожгли варязи посад, убивая старых и малых; и вышел воезода Угомон, и разбил варязей наголову, а Добрын бежал в Кыев.

Радуясь, не радовался Мирослав: одержав победу, бездейничали правоверы, христы же сбирали все новых вспомощников, и Добрын уже приготовился во-ротитись. И се прислал владыко Череда к Мирославу берёсту; жалуясь на разноголосицу, просил сведати о схваченных волхвах, а коли удастся, вызволити; и затруднялся Мирослав дознатись об узниках, было сокрыто даже от Сивера. Но больше томило, еже в безделице погубляет дни, сидя обочь событий, а Володимир не отпускает. И замыслил бежати; Добрын, пришед, рече: «Не погуби безумием княжения, доносят на тя Ольсич и Велига; прислали к Володимиру, согласны приняти хрищение; он же пока не ответил, не желая ссоры». Внял Мирослав словем Добрына, видя благорасположение (его); и сам воздавал должное сему не-подражаему мужу, изменявшему порою замыслиям, но николи не изменившему почутью. И взмолил Мирослав Добрына отпустити домови, и по твердости отказа понял, не ради прихоти задерживает великий князь, но по дальнему расчету. И просидел, бременя ся, Мирослав в Кыеве до зимы, и другие просидели: от кривичей и от радимичей, старшины от запорожей и два годь-ских вождя – от родей, подданников Тмутаракани. Забавлял Володимир (князей) ловами бобров и гонами на пущного тура, угождал дорогими подарками и веселил богатыми пирами; на пиры сзывал отовсюду плясунов, шутов-пересмешников и гудошников; гордился немнозими скоморосеми, насильно хрищенными; и пелись сказы, и говорились преданья, и были затеи с ряженьем и учеными медведями, а словеньские бози не поминались. Первостольник, с утра хмур и напорист, неутомим и распорядителен, ввечеру предавался вино-питию, часто безудержному; захмелей, любил непристойности и сам бысть велми горазд на выдумку; женил (кого-либо из) подгулявших мужей на козе, убеждая, се заколдованная цариця, и понуждал, глумясь, ко старинному обряду со сватами и хорами, с показом мужской срамоты по скуфьскому обычаю [211]; и волокли жениху в постелю козу в паволоках и