Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

Но вернемся к событиям. Сказал Мирослав владыке Череде: «Завтра сойдется вече, что делати?» Сказал Череда: «Князи проходят, а обычай пребывает. Волхвам взрыхляти поле души и сеяти заповеди: се удел наш, остальное ваше. Вот, изменив обычаю, восхвалили волхвы Володимира, вознесли до небес, и что же? – пожелал в святые и отрекся восхваливших. Кто возьмет мирское, упустит божеское, а кто держит божеское, не даст упасти и мирскому. Се наука нам и слово тебе, не требуй окромя». Не отступил Мирослав: «Помози, Ольсич сносился уж с Володимиром о хрищении. Отдам все свое серебро, возьмите тихо еще из святищ, чтоб не толковали в людех, ибо донесут в Кыев». Череда сказал: «Много надеи было на тя, теперь вижю, напрасно полагался,- трепещешь Кыева. Серебро же оставь себе, аз повелел от нужи вскрыти скуфьские усыпальни; не осуди и не воспрепятствуй, не на жизнь сошлись с христами, но на смерть; кто убережет память (о Скуфи), если не устоим?» Велми огорчися Мирослав: «Како смеем скверни-ти? И наши могилы разроют, коли тревожим усопших». Отвещал Череда: «Истинно речешь, але идеже взяти оружие? Идеже сыскати коней? Нам повсюду теперь за-града: Олов, застольник и сображник Володимиров 218, воспретил торговати ратной сброей, и в Корсуни требуют княжих печатей. Превозможем суетное, восторжествуем, предадимся соблазнам дня, упустим вечность. Егда враждуют людьские бози, нет людью мира от полагающих, еже постигли их волю. Моравы забыли Дыя и Рода, уступили грецем, надеясь на защиту, а ныне и мо-равы, и чехи заискивают пред немцем, содеяли ся ревнителями чужого бесстыдства [219]. Блукают племёны, теряя исконную веру, и всем холопе».

Неустрой и неуряд смутил Мирослава: впервые вла-дыко Череда не разделил (с ним) думы. На другой день позвали (князя) на вече. И вот, минуя толпище, слыша приветы, но больш поношения, подумал: «Не ради ли (этих) людей страсти мои? Почто же томим гордыней, еже хощу лутшего, нежели они?» И прояснилось. По-клонися Мирослав людем, они же, подусканы Ольсичем, возопили: «Хотим продавати и покупати наделы!» Ре-че Мирослав: «Буди отныне по-вашему, если откупщика примет община». И возопили: «Хотим, чтобы старейшины правили закон без оглядки, пусть наследуют!» Паки рече: «И се буди по воле большинства, коли согласится родовой сход». Видя разрушение хитростей, вскричал Ольсич: «Удвой покорм дружине и гридям!» И опять рече Мирослав: «Коли хотите, утроим, але прежде решите об утроении полюдья; и гражанем пла-тити: аз кормлюсь ведь больше от отчины, отдавая (все) на гридей и дружин». И взроптали тогда концевые [220], быцца в те поры в Турье четыре конца о дюжине общин: Княжий посад, Деревляньский луг, Гридин ряд с Торгами и Застенье, идеже преобладали закупы и рядовичи; вечевати же им возбранялось. Реша концевые: «Мы свой обычай не уступим!» Одумались и болярцы: «Негоже умножати бремя смерей, и без того велико и подымное, и подушное». И взнегодовали на Ольсича. Мирослав же еще больш вразумил, поведав об избиении волхвы и насилиях над правовереми, ниже (о том), что Ольсич просил Кыев христити. И взяли мечники свидетеля и, раскалив железо в огне, заставили принести клятву. И сказал людин, что лжет Мирослав; когда же подвели к огню, чтоб поручился, обличил Ольсича. И закричали вечцы неутерпно: «Не хотим Ольсича градским старшиною!» И лишили Ольсича гривны старшины. Разошлись люди в возбуждении, восхваляя Мирослава; он же, радуясь нежданной удаче, отправился пеш в святище и принес жертвы Могожи, Влесу и Роду, и жгли костры всю ночь, и раздавали мясо жертвенных быков, было же их болып двадцати.

Але переменлив нрав удачи, сникает счастье, едва объявив ся. Вскоре наезжаша в Турье послы от Хлуды, хорватского князя, и от Велизара, волыньского князя; рекоша к Мирославу: «Час спасати словеньскую веру и обычай от посягателей грек и от изменника, присягнувшего им; восстала волхва повсюду, и роды подымаются вослед; Могута сбирает в Ладожи великую рать, стекаются к нъ отовсюду, из Кривичей и из Ватичей. Будь с нами заодин». Убеждал и владыко Череда: «Решайся, единожь судьба предлагает, зря потом искушает». Метался Мирослав; хотел заодин с Хлудою и Велизаром и боялся погубити Дреговичей: обещал ведь Володимир не порушати прав земли. Вселися в Мирослава дух Вила, и раздвоилась душа; страдал (князь) пуще, нежели когда казнил сына. И позвал думу, мужи однако сказали: «Скоро уж отзимит, пора подумати о земле, мало-снежь бысть ныне до лютых морозов, что, коли на неурод? и что нам с неугомонами? все равно не устоит Володимир, продался лживому богу, и будет наказан, назовут хорвате еще ятвязей, лехи да печенези пойдут в помощь; нам же абы тихо». И отказал Мирослав княжим послам. Рече владыко Череда: «Не защитивший бозей честен ли? Созерцающий молча глумление не глумливец?» И взял в сердце словы Мирослав, и занедужил. А тут явились послы и от Володимира, покликали на брань с хорватеми. Узнал Мирослав, уж и еойско выступило, да задержалось в пути из-за переполошья в стольном граде; случися небывалое знамение: рубили лед рыбари у Кыева, и всплыл в прорубь Перунов истукан из каменя; и побежали, испугавшись, рыбари во град, и рассказывали о том повсюду; и собрались люди, допы же успокаивали, обличая рыбарей и грозя расправой; и пошли все на Реку, и увидели, что правда; христы же, подошедшие близко, дабы сокрушити истукана, провалились и потонули. И почалось во граде смятение, так что вернулся Володимир и ездил по площам, внушая, что не было истукана; очевидцев же схватил и повесил, обвинив в поджигании церквы святого Илии, первой из церквей на Словеньской земле; она же сама возжглась от переполнявшего лицемерия.

Спросил Мирослав (у послов): «Пойдет ли на хорва-тей сам Володимир?» Отвещали: «Уже идет по совету Добрына и митрополита Леона, дабы явити пред усомнившимися христианское мужество». И понял Мирослав: торопится Володимир, боясь соузья взроптавших с ятвяземи и Печенежью, ибо успели уже сговоритись с лешским князем Болеславом [221]. Болеслав же без промедлений выступил встречь Володимиру, и бе удача ему в сопутех; але поступал с хорватеми и Волынью, быц-цам с холопеми, требуя от них низкой службы и серебра, и раскаялись вскоре, что позвали его. Володимир же велми прогневися, ибо в осень еще, принимая в Кыеве Болеслава и одаривая богатыми подарками, получил уверения в дружбе и слово, что не вступит в сговор с противными столу. И се послал Володимир к чехам, и те обещали супроть Болеслава, натерпевшись от него прежде.

Рече Мирослав к послам: «Недужен ныне,