Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

во град. И пришел обоз цел и невредим в Менесь, осажденным же в Турье сделалось совсем невмоготу; о третью седмицу осады, по смерти воеводы, город был взят приступом; в живых осталось всего семнадцать мужей. Казнив их, Ольсич сел княжити, не спрося вече и не торопясь с обещанными указами.

Очнися Мирослав в Менеси и вскоре исцелися усердь-ем и заботою Ставра, почтеннейшего из балиев в Дреговичах, волхва при святище Рода в старой Менеси. Ставром составлено неколи Поученье о здоровье; Мирослав, обретя сие бесценное книжие, повеле (его) спи-сати и спис подари Володимиру; Володимир часто слушал из книжия и, рассуждая, извлекал пользу. Леты жизни ни при чем, поучал Ставр; женолюбию предел положен в напоре семени, здоровью в недуге усталости, коли не поражен кто язвою от грязи и пресыщения; знай, занедуживший усталостию, не в недуге гнетущая скорбь твоя, но в пределе здоровья; повесь вервье с корзиною и отягчай каменеми, много выдержит, а добавишь камешек с ноготок, и лопнет; тронь же перстом едва до разрыва, загудит; сице человец: нагружай, яко вола, и будет тянути с усердьем; если же загудело в нем от усталости, останови, чтобы не каятись. И еще поучал: недуги тела и духа от перемены божьего брашна: света, ветра, тепла, воды, душевного познания; хо-щеши ведати много и жити долго, яси, пей и работай одно и то же; не ищи нового для тела, но ищи нового для духа, ибо тело ядет, что сегодня, то и завтра, дух же не ядет прежнего. И еще поучал Ставр, балий: здоровье – от здоровой пищи, и (ее) не должно быть много, ведь и плечи не держат, еже нести не могут, чревоугодие – скорый путь к недугам и смерти. И се верно, развращены ныне обилием. Прежде восхваляли скудость, лишь бы свежо да чисто, и быша люди здоровее; ныне хлебы пекут из помола, а прежде жито парили или жарили напаренное без масла. Или вот еще: мясы готовят на медных противнях, а положено на угольях или в глиняных лотках. И травоедение в уродные леты забыто. Неколи знали от мала до велика, какой корень полезен, и когда срок яденья, – одни ведь сушат и толкут, другие варят и пьют отвар, третьи жуют. Примечаю: коли дух в человеце нестоек, и здоровья не сыще-ши (в нем). Ныне все меньше по Словени крепких людей, подобных прежним: ночь спали нази на голой земле, мяс не варили, досыта николи не ели, медами не опивались и ложью себя не травили, трудов не избегали, оттого и не ведали недугов с рождения до смерти.

Тяжко глаголити о печалном; и если кто уклоняется мыслью, таит (в себе) боль сокрытую, боясь обнажи-ти, ибо не верит.

Очнулся князь Мирослав, и вот – сидит уже на столе Ольсич, никем не избран, але наречен наследным, а Дреговичи поделены – у Случья межа: по одну сторону дружина Бусла, по другую полки Турилы, сподручника Ольсичева, заискивавша преждь у Мирослава. И первый друг Ольсича – Уила, ятвяжский князь; воюет коборей, и дулебов, и кроснов, Ольсичу ж никакой заботы; вместе грозят Мирославу. И Велига, Дрють-ский князь, не признает Мирослава, полюдья не шлет, звати в войско от родей своих не позволяет, с Рогнед и попами (ее) водит застолье. Але обидою обид – влады-ко Череда; проезжая из Ильменя, в Менесь (даже) не завернул; и волхвы нахохлились, супроть слова не молвят, но нету былого сердечия.

О бози! взгляните на страсти малых детей своих: со вороги округ, ходившие прежде в друзиях, се кровососы, неколй клявшиеся в любви; горе нежданно и безнадежно: любимые мои против меня; и сам себе более не вспомощник.

Казнился Мирослав беспечием на бранном поле: вправе ли державный муж жрети себе державное? вправе ли, ведя других, блукати сам? Случается однажды беда, (все) остальное – подбедки, последыши ее. Скликал Мирослав старейшин от верных родей. Рече: «Долг не спрашивает о числе и силе, но о совести. Поищем со-узцев, ибо тяжко (одним) восставити прежний закон, наказав и Ольсича, самозванца, и ятвязей, и Велигу, замыслившего отложитись, приняв хрищение». И послал к рутем и к виднисам, сородичем, в Полотьскую землю, и к жудинем, корсем и лотвичам с просьбою, але По-лотьский князь Видгар, посадник Володимиров, и слу-шати не пожелал о безмездной помоге: «Обещай Витсь с землею мереев и смиличей, пойду (с тобою) супроть Велиги и в Ятвязи».

Было же в те дни: вняв сладкоречию кыевских послов, замирился Хелмор с Полотьским князем и рассорился с Могутою; секлись уже дваждь Могута с Хелмо-ром и Видгаром, и победил Могута, имея впятеро меньше войска, но вдесятеро больше ожесточения.

И пришел в Менесь из Кыева, на пути в Заславье, к Рогнед, болярец Сивер и, выслушав нужды Мирослава, рече: «Коли надобь просити, проси Могуту; ведают в Кыеве о сношениях Ольсича с Могутой и велми беспокойны: не Ольсич ведь верховодит, но Буен Бык: при-идет Могута в Деревляны, и заполыхает сильнее, нежели при Малом». Изумился Мирослав: «Звати Могуту – бранитись с Володимиром». Отрече Сивер: «Не избегнешь брани, да и что теряешь, столько потеряв? Теперь же, по слухам, Тмутаракань и Печенежь сбираются со-купно на Кыев. Оттого Володимир торопится уладити с Хорватеми и Волынью, не радый, что связался. Разбили воевод его хорвате и лехи, паки зовет Добрына».

Реша мужи к Мирославу: «Поклонимся Могуте». И возразил: «С Могутою Ольсич, сотрапезник его, ворог наш, не подавимся ли попроском? Пошлем лутше к Хел-мору, обещался прежде». Ожидаючи ответа, сомневался однако и велми тревожился, так что дивились люди, знаЕшие прежде его твердость. Рече Мирослав: «Мудрость николи выгоды не сулила, только честь. Але и того довольно». И сказал Чстень: «Мудрость – тень бытия, князю, и жизнь творима не мудростию, но безрассудством. Горько, але истинно, иначе отчего гибнет человец? Всему научишься, ео всем мудрость постигнешь, да дней жизни уже не достанет». Спросил Мирослав: «Како уйти терзания своего? Самое страшное – хотети и не верити, знати и быти без силы. Вот округ поклоняются только обилию и власти, невозможное прежде, понеже вси быша равно богаты бедностию, а власть беремила честных и не услаждала бесчестных. Подкрался недуг, и не заметили. Недужный не зрит, когда подкрадаецца недуг, – зрав видящий». И усмехнулся Чстень: «Украшаем былое, ибо нынешнее безобразно. Зряшное беспокоит, не мы во времёнех, а Ерамёны в нас. И что закон? Аз есмь стар и немощен, во днях прощания, глаголю дерзко: постиг волю бозей, але и воля (их) супротив мя».