Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

от глада – блуд. Не о том вопрошаю; идеже стоим, братия? Алчность вкоренилась в человеца, себялюб, яко николи прежде. Солнцу велит: свети, земле велит: рождай, саду: плодоноси, другу: угождай (мне) и приятствуй; и от бозей того же требует: который больше наобещает, тому и молится. Враждует один против другого с отменной яростью – отчего? Нет умирения, нет спокою душе, ускользает от нее (все), чего ни коснется. Было богатство – обернулось нищетой, нищие толпятся у святищ, видано ли прежде? Общины николи не оставляли бедовати сородича, ныне сородичи запамятовали имены свои, бегут из общины, быццам от мачехи, и грады, рассадники мерзости, поглощают их. Почали любити не то, что любимо, але что во мзду обратимо: восхваляют, в чем нужа, а бесполезное для себя зазирают без совести. Рушится подъ, не на что оперти ся, остается душа безутешной и голодной, ведь насыщает не съеденное, ко отданное на съедение, не милостыня, но дар. Почто не разумеем? Трудно взяти, но дати еще труднее – тянут руки неблагодарные». Рече Чурило: «На всё – наставления желания и наставления погубителей его. В мире искал и лишь в себе нашел. Что изменишь? Спасения отвне не дано; всетворящего завета не сыщешь, тайны не разгадаешь. Надобь жити, замкнувши ся в хотех: хощеши ясти – яси, хощеши любити – люби, хощеши почивати – почивай…» И подхватил Мирослав: «Хощеши взяти чужое – возьми, хощеши убити – убей… Глуп изрекший, что умен (он), но дваждь помысливишй про себя. Помянешь мя, Чурило: отречешься от ел овей, ибо постыдны». И разошлись, не ведая, како допомочи в беде, была же повсюду; не ожидали, а пришла, не хотели, но явилась, не замечали, но встала, застенив все округ. И приснися Мирославу вещий сон, – будто сидит на сенех, а столбы подрублены, и вот обрушилось, падает быстрей и быстрей, а земли нету, ждет удара, и не ударяет. Заутре пришли на княж двор купцы из Кыева и поведали: обступила стольный град печенежья рать, и полков без счету; серед ворогов ненавистники Володимира: Гу-нард-варяжин, неколи болярин Ярополч, Содко и Госто-мысл, Полянские князи, бежавшие от хрищения. И сказали еще: идет за печенэземи Купаньская Русь с 50 тысячами войска, и не устоит ни Кыев, ни Новгород; кончится насилие христов над правою верой, и древлие роды, изгубляемые Володимиром, паки восставят побеги. И явися онгда с грамотицею гонец из Червеня, от Славуты, сына Мирославля: «Брани конец, але добычи нету, идем домови; полку моего убыло на 127 мужей; коли не намерен обесчестити мя, ходивша по твоей воле, дай щедро на дружину». И поведал гонец о мужно-сти Славуты и еще о походе. Придя в Хорвате и Волынь, почал Володимир христити людье, сажая епископов и веля возводити церквы 229. И быша велми много недовольных, и выступили супроть Володимира, призвав в помощь Болеслава, соблазнявша христитись от Рима. И перемог в сече Болеслав, осилившись дружинеми хор-ватей и волыни, и позвал еще пособити ятвязей и угров, и обещали, так что Володимир, подпертый одними чехами, подумывал уже отступити, дабы не губить войска. Однако Добрын, пришед, переманил удачу: побудил угров ко блюдению прежнего ряда с Кыевом; ятвязей отвлек угрозою Видгара, Полотьского князя, и Хелмоpa, князя Изборьской земли, стравив ловко за Поду-тавье; в Лехах поддержал Масуру, соперника Болеслава, а из хрищенных хорватей и волыни составил новые полки; и легко разбил Болеслава; и погнал (его) за Висьлу, так что лехи запросили мира. И не хотел (Добрый) миритись, але, прознав об осаде Кыева заговорщ-цеми и печенеземи [230], поспешил уставити мир, даже не спросив с лехов ущербного, а волынем оставив прежнее княжение; хорватем же навязал посадника.

И было, что из Хорватей и Волыни бежало мятежное людье, числом до двадцати тысяч, и осели в Ятвя-зех; Уила выдал их Видгару и Хелмору, избавивши тем ся от бранного спора и разорения. Видгар, ища похвалы Володимира, повелел избивати беглецов-право-верей до смерти; Хелмор же, покорствуя волхвам, приветил несчастных; и вновь поссорились Видгар с Хел-мором. Могута поспешил на выручь к правоверям и столкнулся с Полотьским князем. Увы бранящимся: когда двое вступили не на живот, а на смерть, является третий, менее сильный, и встает над обоими.

Вскоре вернулся в Менесь Славута и при нем огузье дружины. Гордился Мирослав возмужалым сыном в надеждех, со Славутой прогонит Ольсича из Турья и проучит Велигу. Але заблуждают надежды: что желания человеца в мире, полном иных людей и желаний? Рече Славута: «Почто не даешь обещанного на дружину?» Отрече Мирослав: «Одаряет (обычно) водивший, але не кручинься. Вернем от ворогов и стол, и землю, и полюдье, и домы, и челядь, и серебро, одарим дружину с лихвою». Рече Славута: «Ты мя опростоволосил, како предстану ныне пред мужеми? И смею ли бранитись с Ольсичем? Вот был в Турье на возвратном пути с Воло-димиром и Добрыном. Пал Ольсич в ноги великому князю и просил христити Турьскую землю, пеняя тебе, еже препятствуешь, и то причина возмущения; рече: «Смиренно, аки стремчий, введу коня Мирославля в Турье и верну князю стол, едва приимет христианскую веру. Не вели мя прогнати, вели до той поры оставити» [231]. И упало сердце у Мирослава, и опустились руки; впроси: «Ужли лучше смиритись?» Рече: «Смирись, в том польза твоя и моя, на покори достанет, а тамо и переменится. Глядишь ведь очеми юности (своей), и то заблуждение; глаголишь о времёнех, еже миновали, и о мужех, иже перевелись. Прав Ольсич, требуя наследовати: при ссорах, обидах и перекупах возможно ли выкликатидо-стойного? Едина Русьская земля, едину быть и обычаю». Взглянул на сына Мирослав и узрел отметника. Впроси: «Не хрищен ли?» Отрече, нимало не устыдясь: «Воспринял Христа с любовию и сожалею о блудящих в сумерках». И сказал Мирослав, погребая надежды: «Не Христа воспринял, сыне, но продал душу чюжому богу, осиротев. Ради чего?» И, взбледнев, молвил Сла-вута: «Смирен пред тобою. Не искушай же мя, отпусти с дружиною. Пойду в Полотсь искати славы». И не удерживал Мирослав: «Бедствую ныне: абывсяк на счету, однако противно смеяние в людех. Не принявший науки отца да приимет науку истца; коли глупый назовет ся разумным, кто воспретит? Зычно тявкает щенок, але еще не пес». И отпустил Славуту с дружиной. В тот же день явися к Мирославу владыко Череда, велми озабочен; рече, не преступая порога: «Хо-щешь ли миритись со мною?» И обнял его Мирослав: «Твои и мои помыслы (принадлежат) земле и вере. Знаю, обманул Ольсич». Рече владыко: «Знаешь, да не все.