Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

грамот-ник и волхв из почитающих Нововведение; смер-оратай, бортник, охотник и скотий пастух поклонятся полевикам, лешим, русалкам и водяным, пия из криницы, я злых духов отгонят молитвой, обращенной к Могожи либо к Перуну. Весна и Пробуди, любовые чары – се древлий Лель, образ его – цветущее древо, птиця (его) бусл-клекотун; Перуна – орел, а Стрибога – ластка; сии птицы священны по Словеньской земле.

Охотнее всего Словень кладет требы Роду, чрез него видят и слышат бози человеца; отверженного Родом не восприимет ни единый из бозей, ибо не поймет; се тайна велика и всеохватна: путь к богам пролегает от человеца к человецу, и путь (этот) Род. Род правит закон предков и обычай; Роду и образу его, Огню, жертвуют все, и волхвы, и князи; прежде после сечи, на тризне, сожигали ворогов, се быша дары Роду и Перуну, Нововведением же воспрещено; Роду от века первый кус хлеба и последний глоток воды, понеже уберегает от исчезновения в других языцех и сохраняет речь и предание; да почтит сын отца, и дваждь почтит внук деда, и то почтение Рода. И вот Рожаница – явь и сон, отец и мать воедино и таинство связи их в совокуплении духа и тела; дети Ее повсюду, идеже не разъять; да убиет охотник столько, сколько съест, и поймает рыбак столько же, и с поля возьмет (каждый), чтобы достало на пропитание, а больше грех; и детей родит всякий, сколько выпестует. Рожаницей пробуждается мужское и женское естество, не ради блудодейства и пустой забавы, но ради живородящего семени, а кто без семени, про-клят, и да искупит грех, взращая плоды чюжого семени. Избранное животье Рожаницы – лягушка, древо

Её береза; оттого муж и жена хвощутся в банех бере-зовыми пучками до изнеможения, – се обычай в честь Рожаницы; кто залежит жену в бане, того отвращает-ся; всякое отвращение Рожаницы чревато недугом.

Се бог, внушающий страх, ибо принимает облик ядовитой змеи, – Симаргл; его надел провидение и память; в таинства посвящены немнозие, и (даже) не все волхвы и провидцы. Знаки жизни и смерти, тернии по-знания – се суть Симаргл, и приметы, и знамения, ибо знает (обо всем) прежде, нежели свершилось; сим божеством не клянутся; словень убеждена, силу Симарг-ла заменяет сила Влеса, и чаще молится Влесу. Щур же, домовой, в очаге пребывает, доидеже дом цел и счаст- лив, пред несчастием покидает; очаг горящий радость Щура, угасший – печаль; единственный из бозей, жй-вый серед человецей и защищающий (их) от духов зла; явися на свет вопреки воле своего отца Влеса и им наказан: Щур слеп и бестелесен, аце могучей бури. К кому (Щур) благоволит, тот всхощет посильного, кого ищет погубити, обратит в бремя для людей и обузу для рода, понудив возалкати непосильного; Щур от сглаза и хворобы; обереги, не освященные Щуром, лишены чар; преждь, возводя истобку, умилостивляли Щура: на сырой очаг стлали поленье и сучья и покрывали шкурою влока; на сем ложе спала ночь непорочная из дщерей семьи, а у кого не было, старшая жена спала три ночи подряд, и муж не смел коснутись (ее); который внидет, бывает поражен неисцелимым недугом. Ныне обычай впозабытех, хотя и не запрещался; кто помнит и поступает подобно предкам, (того) высмеивают, ведь высокоумье в человецех сильнее ума. И другой древлий обычай забыт, хотя много в нем любви и чести: уходя от земли рождения в другие земли, возьмут каменье от очага и вложат его (затем) в новый очаг; каменье называют пращур; сице зовут ныне и дальних предков.

За двумя зайцами припустились Володимир с Доб-рыном, творя Новый Обряд, диво ли, не ухватили ни единого? Во что прицелился, в то промахнулся: уклонилась волхва пособляти великостольным заботам, не стала столпом и кормилом державы, согнулась раньше, нежели оперлись (о нее). Роды можно единити и разделяти мечем, а бозей и вселюбовию нельзя. И вот иные, холопствуя, приняли Нововведение, иные не пожелали, третьи приняли одно и не приняли другое; сице Мирослав: «И преждь не ведали своей мудрости, теперь за несуразностями и вовсе не разглядети [239]. Раздали наделы богам, а царство (единое) потеряли». Негодовал, еже волхве заказали орати, сеяти и про-мышляти ремеслами, вменив учити (людье) неустанно обычаю, законам и благочинию, запамятовав: поуча-ти – не учити, повторяти мудрые словы – не взращать мудрецов. И се вопрошали сведущие от волхвы: како Влес мог быти прежде Рода? страдания человеца от человеца или от бозей? идеже матерь Перуна? – если Могожь, нелепо; многолик ли Щур, один и тот же в домех или разный? Множилось суесловие, и терялись в нем крупицы истины; идеже густое глаголенье, тоща мысль.

До Нововведения волхвы учили: сущее, бессущее и внесущее есть Могожь и сотворено Могожью из частей Земли, частей Воды и частей Огня, какие свет или чувство. И вот добавили еще две части: Волю, завершающую образ, и отнесли ко Влесу; и Времёны, дарующие судьбу; но не времёны грядущие или прошлые, а протекающие сразу в обе стороны и будто бы исходящие от Сва-рога [240]: от одного уходят и к другому приходят, и то, от чего уходят, есть то, к чему придут, то же, к чему приходят, будет тем, от чего ушли; для человеца ведь времёны идут вперед, если (считать) от рождения, и назад, если от смерти. В изощрении ума – смысл, а для веры – пагуба: просто ли истолковати творение без образа или судьбу без времени? И коли в человеце время течет и вперед и назад, то не от Сварога, но скорее от Могожи, ибо суть сущего. Верющий в одно богатство нищ, поклоняющийся (одной) радости пребывает в печали, домогающийся множества друзей одинок, алчущий перемены наслаждений горек и иссушен сердцем. Падати ниц пред избранным богом, высокомерно избегая Сонма, – бескрайняя слепота ума и скудость души, отрицание божественного, не о том ли замечено в первой же строке Вед? Един Мировой Обычай и Закон, сущи вечно и бози творят по Обычаю, никем не созданы и не рождены, како рождает женщина, но неразъемны от мира, яко живое тело от живого огня. И ложь велика – глаголенье, будто помогают или не помогают людью, сице толкуют неразумные и несведущие из волхвы, и повторяет невежественное простолюдье. Угоден богам не поклоняющийся ревнитель выгоды, но постигший душу вещи, еже есть Могожь; помощь и милость бозей – в уразумении и блюдении их воли, одной для всех и разной для каждого, в приобщении к Заповедям рода, иже от