Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

средь них про-христи и смутьянили, обольщая истомленных замирением с Кыевом; казнили отступников, але смута не улеглась. И Могута, вопреки усердию, не сподобился осилитись и укрепитись в Кривичех: дружина (его) то умножалась, то таяла: мзда невелика, христы же будто утихли, а Новгород и Кыев быша далече, и се покидали смере дружину, не удержати ни словом, ни по-грозой. Але пожар полыхал, ибо дымилось, и рушились стены на глазах. Нежданно-негаданно замирились Вид-гар и Хелмор и вместе выступили супроть Могуты, насилу избежал сечи, укрывшись в дремучих лесех за Смиленью. И се новая тревога: умре Хелмор; узнялся слух, быццам вероломно отравлен Видгаром, а воевода Хелмора соучастник и подкуплен. И было похоже, ибо полоте взяли тотчас Изборье, яко пирующие свою чару, и всю землю Хелмора заняли до самого моря; Славута же, сын Мирослава, вызвысился, поставлен посадни-чать в Изборье с благословленья Володимира.

Долги, тянулись дни безвременья; никто не ведал смысла вершившихся событий, пророки пророчествовали всуе, гадатели говорили о нескончаемой тьме, а бо-зи молчали, и веры не было никому, и утомилось людье ожидать и искати. Мудрость (только) у мертвых, разве живому остатись живу, восприняв (ее)? Страшна и тя-* жела Истина, долу гнет, в землю по пояс вгоняет. Че-ловец не постигает воли бозей, потому и ближнего не разумеет и себя не знает; душа болит, куда ни обернись – нищета и голь; плачют, да не о том, смеются, але не по тому поводу; процветают сорняки: горчак, пустыльник, напрасница, горюн, погремок, топтун, а злаки питающие усыхают.

Безмерная красота, поразившая душу, обращается в недуг (души), коли не вчеловечена. Подобно же безмерная боль, коли не выказана; всех тяжелее смолчавшему и не уронившему слезы. Тако ведь и мудрость, – бессмысленна в одиноком. В единую душу не заперти ни Красоту, ни Мудрость, ни Страдание; се божьи дары, и погубляют, аще бесследно погубляются в человеце; и не служат надежде; от Красоты ведь Страдание, от Страдания Мудрость, от Мудрости Красота; переливается радуга – тайна велика. И се першая заповедь: без отчаяния приняти любые напасти; в человеце надежда, а коли без надежды, пустынно и зря.

И грянуло – потряс Перун человецей, ибо не осталось в них веры, изгоняющей сомнение. Почалось видением Буслу в осень, егда тяжко захворел. Пришед к нъ, Мирослав нашел (его) в отрешенности и нелепой заботе. Босонож и беспоясен, в долгой рубахе, отворив слу-хонце, пучился в беспроглядный, запустелый простор, – постарел славный муж, исчез в прежних летех; слабое и жалобное творит время из могучего духа. Рече, не признав князя: «Быццам вопит… Карачун ходит, карачун бродит, дымит головешками погребальных кострищ». И услыхал Мирослав тонкое жужжание, вроде шмель запутался в горохе или повилике, – позудит, позудит и отпустит. Вот оно – тенёты и муха-назойни-ца, а над нею мизгирь; туда-сюда егозит, пырская слю-нищем, опутывает! Рече Бусл в страхе, утираючи пот: «Ссосет мозги, и никто не приидет на помощь».

Не к добру примета – зрети, како сытится паучи-на. И впрямь: постучал следом гонец из Кыева, потребовал Мирослава и огласил указ: посажен в Турьской земле и в Деревлянех по Уборть подручным князем Святополк, сын Володимиров, а посадники (его) Ингвар и Ольрич. Растерялся Мирослав, не ожидал сей злодейской подгады: еще митрополит Михаил упрашивал Во-лодимира раздати земли меж сыновеми, дабы потеснили прежнюю знать, Добрын же воспрепятствовал, опасаясь мятежа и раскола; вот его словы: «Близким ссо-ритись. проще, нежели далеким, землю же русьскую должно крепити единой волей».

Добрыню, Добрыню, сеял, добро взрыхляя, але на неуродицу, тоща почва для справедливости. Безмерно возобладали христы, внуздав коня, еже потерял доброго седока.

И се нагрянул в Турье Святополк с дружиною [235], с попами и епископами из грек, со старшей чадью из ва-рязей и полян; встал в тереме Мирослава и сразу почал зиждити новые хоромы и церкву. И послал Мирослав к великому князю грамоту, наполнив упреками и требуя отменити без промедления указ, отнимавший землю у законного володетеля. И был ответ: «Аз есмь великий князь в Русьской земле законом и обычаем ее, да не совершится (ничто) без моей воли. Ты же, названный князем, остался без дружины, две трети Дреговичей ныне супроть тя, како же было допустити новое унижение (твое), если бы Ольсич пошел (на тебя) с Ве-лигою? И если хотят христити ся в Турье, дело не мое, но господне; ты же, противник веры, упорствуешь в заблуждении, тогда как сын твой Славута наследует царство божие и мою любовь».

Вынести ли боль, еже больше души? Ободрял Мирослава владыко Череда: «Твой срок настал, крепись и ты, уповая. Наша ведь еще сила, а не христов: вот и Деревляны вновь поднялись, и Ватичи, и Кривичи; Переяславская Русь клокочет, в Изборье восстал внук Хелмора». И в гневе отрядил Мирослав другого гонца в Кыев: «До тебя пеклась Словень о своей силе и дорожила обычаем, забытым ныне тобою; отцом величаешь ся понапрасну, доколе не признан в детех; в Дрегови-чех же ни ты, ни пращуры твои не княжили и даней победных не имали. Аз есмь князь Дреговичей волею племени, и (твоего) указа не приемлю».

Воротися гонец без ответа, с новою вестью: послан подручником в Полотсь Есислав, сын Рогнед 236, а посадниками при нем Славута и Видгар.

И позвал Мирослав старейшин от верных родей и волхву, и съехались в Менесь от беличан и сутиней,;от вентов и кревов, от невров и даничей, от волоков, ду-леЕцев и полешей [237]. Рече к ним: «Подступают христы, дабы отняти обычай и веру». И закричали в ярости: «Убьем Володимира, от него напасти. Убьем, и каждый будет изнове сам по себе». Мирослав рече: «Ужли (так) слепы, что желаете погибели себе и Русьской земле?» И обвинив ся, обвинил волхвов: «И ваша вина за свершившееся, ибо слово бозей не стало словом души в людех, не напитало их сердце. Не христы развратили (нас), но мы, развратясь и разуверясь, призвали христов. И се вопрошаю ныне: «Како быти человецу, дабы пребывати (вечно) на земле с неомраченной совестию?»

И не ведали, что ответить.

Глава питал

МОЛЕНИЕ СОВЕСТИ

Горька туга ум полонила: ужли не возможно инакш? Се аз живу и лутше жить не умею, вижю несовершенства свои и лицемерь, але беспомощен поправити. Рекох и паки реку: скован человец цепью души; все цепи разорвет, а цепь души не осилит. Постигнути ли истину, коли на цепи? Прежде думал: нет постижения, кроме нескончаемых дорог заблуждения и прозрений,