Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

class="p1">Вскоре умре Чстень, и тужил по нем Мирослаз, еще более переменясь нравом. Погребли болгарьского пленника духа по древлему обычаю – в Огне, именовав внове [228], не сыпав холма и не тризнуя вовсе. Рече Мирослав на могиле: «Погребение не смеет быти торжественным, ибо на суд вечности предстают нагими. Единственный памятник – людьская память, але и она смертна».

Нечто увидев, каждый о чем-то вспомянет и к радости и печали присовокупит прежнее, – оттого необъятны чувства у переживших. Завижю кострище и дым черный, вспомню плач погребальный в Понежех, селище, еже по стольной дороге от Турья к Волчьему Логу. Неколи подъехал на дым, и вот – сходится людье на тризну, и лежит усопший уже в санех на подворье, крытый рогожею; ждут волхва. На санех скатерть, обсыпана пеплом очага, копье и щит умершего и соха с рукоя-теми долу. Бысть поражен, что строго хранится обычай; послушав плакалей, поразися (еще) более: старинное пение, л мнозие словы смутны в уяснении даже мне, книжнику. Жалею, что не упомнил, складено чюд-но сколько вспахано тобою, сколько посеяно, сколько взлелеяно, сколько друзей привечено, сколько ворогов посечено, хватило бы на царство, достало же тебе одному; видит тя солнце спящим впервые и в последний уж раз видит оно; песня допоется, и тризна окончится, останутся с тобою Земля и Небо, и будут утешением, ибо уже не прибавишь к людьскому горю… Жаль, не упомнил тогда песнопения, протяжного, со стучальце-ми кленовыми, не с плоскими и короткими, како ныне увидишь, а с круглыми и долгими, взятыми медвежиной о концех.

Плачют и жалуются в родех по-разному; добро, что близким плакати в голос не велено, дабы отчаянием не отчаяти духа умершего.

Утишился и сник в себе князь Мирослав после смерти Чстеня; не терпел прежде непорядка и нерадения, стал вовсе не замечати. Прежде от зари до зари во тру-дех: на конюшню заглянет, огнищанам прикажет, в счеты посмотрит, с тиунами и вирниками поговорит, с гридеми поспорит, вестников послушает; станет суд правити или дело рядити, николи не отложит начатого, Гостей угостит, волхвов почтит, с думцами посоветуется; по мосткам, еже кладут из теса, походит, хоромами, еже рубят, полюбуется; мелочью в нос не потычет: се так, а то этак, но (только) повторит поговорку «вам жи-ти, вам и домы рубити, вам помирати, вам и судьбу вы-бирати». И штодень ищет уважити чюжие труды: к гончарам пожалует, присядет глину месити, бронников и оружейников навестит, меч сковати попробует, навер-шия сулиц закалити попытает, у лодейщиков в лодью залезет, топором заусенье прогладит, у кузнецов мехами подует, железа молотом постучит, расспросит камнесеч-цев, городников, бочаров, ложечников, седельников, тульников, чеканщиков, гвоздочников, кожемяк, швецов, литейщиков, замочников, среброделов, плотников и других, иже от пота ведают тайну своего ремесла. Из-менися Мирослав, пропала спрыткость и радость на всякое дело. Часами сидел на заднем дворе подле растворенных дверей, внемля курему кокоту, свиньему похрю-ку и людьским беседам, толкотне ступ и хрусканью жерновов; редко играл в тавлеи, еще реже возился с вну-цеми, их же быша о те поры трое. Повторял, если донимали державной заботой: «Свершающееся свершится, а худо или добро, не нам судити». И следил сны, и толкователя, угождавшего ему, награждал более гридей.

Бусл, посадник, взирал на князя со слезьми жалости, не узнавая. Рече Ставр, балий: «Недужен, але не плотию, но душою. Рухнет остановившийся на полном скаку». И упросил Бусл князя поехати по родем, дабы укрепити надежду в людех; и отнекивался, але в кон-цех согласился. И вот увидел повсюду падение нравов, раззрат духа и попрание обычая; отроки перечат от-цем, жены обличают мужей, несовершенные упрекают бозей за свои несовершенства, страждущие – за страсти и подлые – за подлости, и говорят, сея ложь и путаницу: «Бози должны давати; у христов дают, зачем те, еже берут, не давая?» О христах слыхали вполуха, а восхваляют: поносителям и смутьянам от века ведь почет среди недовольных от неразумности, жаждущих более, чем могут, и требующих сверх заслуги. Умножились беззакония, бранятся на всех углах люди, а возмущения не слышно; заимодавцы взыскуют рези по произволу, ряда никто не блюдет, обидчиков не наказу-ют, истцов не удовлетворяют, судьи требуют взятки; мнозие покидают общину, забросив пахати, прельстясь житьем в городех и зарясь на чюжие богатства; изгои скитаются, не трудясь, прибегая к татьбе и разбою. И вот неслыханное: убили смеря из Песков близ Нового Дворища; дворищане, чтоб не платили виру, оттащили убиенного за сбою межю – к Колодне, те без стыда тянули распухшего, в червех и зловонии, до Бобров, и никто не возвысил гласа, не упредил бесчестия. И еще случай – и то с Мирославом: придя в Заречье, узнал, разбойники из Радимичей увели скотье, жен похитили, селище сожгли; бродя у пепелищ, узре (Мирослав) двух смерей, иже сводили счеты в надрыв пупа, истекая кро-вию. У одного брада оторвана, висит клочьями, другой без ока; и се бессловесно и тяжко убивают друг друга. Обочь смеются, поднатыкивая, проезжие варязи; поодаль назирают, молчны, яко камения, опираясь о посохи, старцы; хрипом хрипят бшощиеся, и нет для них мира кроме ненависти. И кинули им топоры, и, похватав, сошлись и рубанулись, и оба упали, и доколе не отошли света, в злобе когтили землю. Бпроси Мирослав: «За что приняли погибель?» Отрече один из старцев: «Тот, без брады, седмица, како снял уздечку с коня того, без ока». И спросил: «Идеже конь?» Отрет че: «Вчера угнали тати». Возопил Мирослав: «Доколе темнота будет гасити свет? Не бози вершат судьбы, но злыдни; добрые же покорствуют, и оттого всем худо. Последний сторож Неба на земле – совесть человецей, еже глаголит: приидет ли завтра справедливость для всех, не ведаю, но сёння воспрещю несправедливое». Паки переменися с того случая Мирослав; собрал волхвов и сказал: «Не христы поядут, но сами себя по-ядем; прежде столь бесчестно не жили, бесчестный бысть соломиной в очех, ныне же бревены друг у друга не замечают; и словес на ветр не бросали, умрети (за них) не боялись; ныне жизнь ценят высоко, а чело-веца и словы (его) низко; прежде человецем дорожили, а не жизнью. Гляжу на предков: аки драгоценные ка-мени в пыли наших дорог. Много ли подобных?» Отве-щал Чурило, волхв, велми почитаемый в Менеси: «Не спрашивай об Истине, словы вещают о ней, сколь мертвый о живом. Истину чуют, а не выражают, ибо невыразима; сторонись кладбища речений, чувствуй, пока жив, твори по велению бозей. Имеющий умножит имение, неимущий увеличит неимение». Прогневися Мирослав: «Се мудрость праздных от сытости, для тружа-ющихся