Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

парче, заутре же требовали ягнят на съедение. С отчаянием взирал на шумное застолье Мирослав, видел омраченной душою не приметное оку: не от силы и радости гультай-ская щедрость и безудержные смехи, но от усталости и сомнения; бе растерян князь князей и снедаем тяжкою думой; по слухам, не ладил уже с Добрыном, старым, але по-прежнему многомудрым вольником; не спорили уже, враждовали, и на думе, по свидетельству Сивера, грозился Володимир повесити на суку Добрына, яко обузу стола. Будто бы прежняя жизнь вершилась по Русьской земле, – сеятель пахал в поле, коваль сошников раздувал горны, судья брал виры, купец спешил на торги, корабельщик ставил ветрило, гриди правили княжью волю, мытники считали полюдье, жены зачинали, носили плод и рожали; вершилась жизнь, и все ж не было прежнего, таилось по дням роковое. Ослепительно сияла слава Володимира, але в сиянии пропадали черты и князя, и (его) державы. Зиждили, не щадя сил, але гибло, не щадя зиждителей. Возводили в Кыеве два великих храма [212], Дружинный двор, Конюшни, ставили новые стены с неприступными вежами, але многое из сотворенного рушилось и горело; набирали княжьи мужи смысленных отроков и учили грамоте, письму, счету и христовым заповедям по болгарьским книжиям, а епископы с прихвостнями отнимали силою и скупали повсюду древлие словеньские пергамены и бересты, знищали в огне великую мудрость и память о минулом; вот и воеводы недрёмно сторожили границы от печенезей и похвалялись силой, но сколько ни сходились в чистом Поле, побеждали (слишком) дорогой ценой, так что не было радости от побед; крепли печенежьи рати и уже приводили с собою целые полки правоверей, бежавших от понуд и утеснений; и пусто-шили полдневные селища и грады, так что бросали смеры поля и домы, и зарастала земля лопухом и дер-нйцей. Мирослав не одобрял, еже прибегают правовере к помоге ворогов и соединяются с ними, але разделял отчаяние и горечь бежавших; видел, не сотрясают набеги кыевского стола, но упрочают, ибо округ молчат, и глядит Володимир уже заступником всей Русьской земли и миротворцем. Ускользала правда, и не находилось (ни в чем) опоры, а людье, ради которого страдало сердце, уклонялось борьбы и страдания и жило, не ощущая уже вечного течения жизни, но горьким мгновением и короткой надеждой. Рыскали в ночех сторожи и караульщики по градем, але умножались грабежи и разбои, и в утро находили зарезанных, а разбойников не находили; казнили о всякой седмице, и сходились ротозеи к лобному месту с охотою, нибы к общему застолью. Се проклинали нравы нехристей попы и епископы, возглашая льстиво кротость, любомудрие, умеренность и послушание, воспретили водити многие жены, оскорбив словеньский обычай; и сокращалось племя, и умножался разврат; во хрищенных градех бродили волочайки, и залеживали их старцы и отроки на глазах у людья. Славили христы здоровье, а недужных прибавлялось бессчетно. Славили христы царство трезвости, а вцарилось винопитие, и в церквы вступали в грязи и небрежении, одуревши от хмеля. Все смешалось и спуталось. Нищие и бродяги заполонили землю; вещали округ о предстоящем конце света и уже ожидали громы и падение Неба, але мир не угасал, не скончался, не освобождал казнимых от казней их. Серед правоверей смутьянили отступники, называя ся пророками, и обличали белую волхву, уча прозрению, како есть искушение у слепцов. Прорицали, еже грядет невиданное безбожие и идолопоклонство, голь и срам души; победят христы и всех распнут, но все будут жить, медленно умирая, и наступят бездневные дни, когда желаний прибавится, а исполнений (их) убавится; когда процветет рабство, лень, бесчестие тела и ума, вспучится язва чинопочитания и возобладает блуд языка, младые не всхотят тружа-тись, а старые, прозябая в пианстве, забудут имя рода своего; и будет яйцо учить курицю, а жена плевать в мужа, и обмелеют сердца, и обмелеют реки, и выродятся мужи, и выродится лесье, и почнут дышати смрадом, яко на пожаре, и приидет новый Хун, разрушит грады и сожжет селища, сравняет погосты и осквернит святыни, обесчестит жен и дщерей, а потом убьет всех; и скажет в отчаянии последний: «Нелюбь человеца к человецу погубила народ сей, бражник и лентяй обессилели его, раб духа и своего бесчестья», но скажет тем не все; да и что словы?

Приснися Мирославу вещий сон; узряху разом людей, населяющих вси земли, и труды, и скорби их, и пробудился в неком озарении: вот, отличны племены и обычаи; противное одним по вкусу другим, поучения не совпадают, ибо страждут разно, и превыше всего Мысль Обо Всех Живых; нет такого закона и заботы (такой) не дано, а Мысль благоденствует, и от тепла ее человец прорастает в человеце, и бессмертны гордостью оба. И еще понял (Мирослав): страшен ненасытный, но пуще насыщаемый; ложь уловляет лгущих, заждители своего счастья разрушают свою судьбу, а бози только смеются глупости; и душа должна ведати часы сна и отдыха, просить пищи, а насытясь, не тер-затись новыми похотями; хуже зверя боящийся смерти, но хуже зверя и вовсе не боящийся ее; люди ушли с указанной тропы и бродят то справа, то слева, истинный путь потерялся в гущех ложномудрия и пустого знания.

Уязвляют явью мечтания о высоком, и мелкое оскорбляет неодолимостию. Приходим к понятию, а на-утре отрекаемся, ибо плачет душа, не найдя места в просторном мире.

Уплывают воды в Вечное Море, влекут события к Предначертанному. Вскручинилась Анна, великая княгиня, встосковала по родным сторонем; и обещал Воло-димир, ублажая, воздвигнути Царь-град посреди Кые-ва. Собрав камнесечцев, иных приведя издалека, почал ставити дворец богаче и роскошнее цесарева; везли ка-мени на плотех и на колех из Корсуни и из Волгарей, в Кыеве отливали всякую зодчую надобь, выжигали плинты и тесали столпы, гранитны и мраморяны. Возводили (дворец) в княжьем саду, простиравшемся о те поры до градской стены у Пучайны, идеже неколи бы-ша лодейные торги. Дивясь хлопотам, Чстень рече: «Растут дворцы – взрастет и полюдье». И ходил на-зирати, хотя запрещалось строго, и стояли повсюду сторожи. В некий день приметил: сторожи, отперев желе-зяные двери, вошли в стену, неся брашно и питие в кадях нибы свиниям; и придя в ночь, в снег и стюжу, стоял (Чстень) у отдушины и чуял смрад и слышал людьские стоны, и видел отблески света. И спустил в отдушину бечеву, а на ней берёсту, впросив: «Кто в узилище сем?» И отозвались: «Волхвы, послы от святища Ильменьского». И се известил Мирослав о тайне владыку Череду; быша от него в Кыеве мужи на торжищах. И миновал тыдень, и случися в ночь во дворце небывалая