Жар-птица (кто предал российскую демократию) - Андрей Владимирович Козырев

И тут мне пришла в голову неожиданная идея. А почему бы не использовать предстоящее в Стокгольме выступление, чтобы показать, какие опасности подстерегают нас? Я ознакомился с тезисами, подготовленными моими помощниками, и только утвердился в своём намерении произнести принципиально другую речь.

А утром перед выступлением меня одолели сомнения. Я как бы спорил сам с собой. Осторожный и верный корпоративной этике дипломат предостерегал:

— Ты не можешь решиться на политический демарш, не согласовав его с Кремлём.

Козыреву-дипломату возражал Козырев-политик:

— В обычные времена — безусловно. Но сейчас другая ситуация: судьба демократической России под угрозой, и действовать нужно соответственно.

— А если Ельцин уволит за это тебя? — спрашивал дипломат. — А результата ты не добьёшься. Зачем эта жертва?

Но у политика были свои аргументы:

— Политический результат обязательно будет. Так или иначе, весь мир поймёт, какой опасный поворот может совершить Россия.

Прибыв на конференцию, я немедленно разыскал председателя, шведского министра иностранных дел Маргарету аф Угглас, с которой у меня были очень хорошие личные отношения. Я попросил Маргарету об одном процедурном одолжении: чтобы мне позволили выступить дважды с интервалом примерно в один час. Каждому министру обычно предоставлялось время для одного выступления, но после того как я сказал ей, что моя необычная просьба вызвана экстраординарной политической ситуацией в России, Маргарета не возражала.

Я вышел на трибуну и сказал:

— Сегодня я должен объявить о серьёзных изменениях во внешней политике Российской Федерации.

Сделал паузу, чтобы переводчики могли точно передать мои слова, а дипломаты — сообразить, что происходит нечто необычное. В этот момент большинство из них болтали друг с другом, пропуская мимо ушей рутинные выступления. Минуту спустя монотонный гул в зале резко прекратился. Напряжение повисло в воздухе.

Я отложил в сторону подготовленный текст моей речи и взял вырезку из газеты, которую я читал накануне в самолёте. По сути, я публично резюмировал её содержание:

— Полностью поддерживая политику вхождения в Европу, мы ясно сознаём, что наши традиции во многих отношениях, если не в основном, лежат в Азии, и это ставит пределы нашему сближению с Западной Европой.

Мы видим, что, несмотря на определённую эволюцию, стратегия НАТО и Евросоюза, которые вынашивают планы усиления своего военного присутствия на Балтике и в других регионах на территории бывшего Советского Союза, а также вмешательства в Боснии и во внутренние дела Югославии, остаётся, по сути, неизменной. Это первое.

Второе. Пространство бывшего Советского Союза не может рассматриваться как зона полного применения норм СБСЕ. По существу, это постимперское пространство, на котором Россия должна защищать свои интересы всеми доступными средствами, включая военные и экономические. Мы будем решительно настаивать на безотлагательном вступлении бывших республик СССР в новую федерацию или конфедерацию и будем вести жёсткие переговоры по этому вопросу.

Третье. Все те, кто полагает, что может пренебрегать этими особенностями и интересами, и надеется, что Россия повторит судьбу Советского Союза, не должны забывать, что речь идёт о государстве, способном постоять за себя и за своих друзей…

Направляясь с трибуны к своему месту, я с глубоким удовлетворением видел, что зал буквально взорвался. Многие министры в спешке поднимались с мест и почти бежали, чтобы позвонить в свои столицы.

Меня же атаковали члены российской делегации. Они были поражены не меньше, чем все остальные.

— Андрей, вы что, только что получили новые инструкции? Конечно, вы не можете согласиться с такой политикой, поэтому, наверное, вы и прервали своё выступление. Я тоже уволюсь, — сказала Галина Сидорова, в недавнем прошлом известный журналист популярного еженедельника «Новое время», а в тот момент мой советник.

— Я тоже подаю в отставку, — сказал российский посол в Швеции Юрий Фохин. Это был профессиональный дипломат с большим стажем, назначенный ещё в советское время, и я не ожидал от ветерана советской дипломатической службы такого сильного политического жеста. Я крепко пожал его руку, а он вполголоса продолжил:

— Ваша политика всегда вызывала и вызывает у старой дипломатической гвардии больше симпатии, чем скептицизма, господин министр.

К моей радости, я оказался единственным, кто был готов проводить новую политику, суть которой я только что изложил. Тогда я собрал свою команду и извинился, что держал свой замысел в секрете.

— Ваше удивление и очевидное отвращение к тому, о чём я говорил, должны были усилить эффект, — признался я.

Лэрри Иглбергер, госсекретарь США, энергичными жестами показал мне, что хочет выйти из зала и поговорить. Он был хорошим моим другом и понимающим человеком. Было бы несправедливо не довериться ему.

— Андрей, что я могу для тебя сделать? Ты в опасности? — спросил Лэрри, когда мы зашли в отдельную комнату, предназначенную для двусторонних консультаций. Он подумал, что в Москве произошёл переворот, и что меня заставили сделать заявление под угрозой смерти. Он не сдерживал эмоций:

— Ну ты и бандит! Меня чуть инфаркт не хватил, — выдохнул он с облегчением после моих разъяснений. — Я тебя понимаю. Ты и твои друзья переживаете нелёгкие времена. И я буду последним, кто станет настаивать на соблюдении дипломатического протокола в такой ситуации.

Другого я от него не ожидал. Он пообещал хранить секрет до моего следующего выступления, впрочем, предупредил, что сделает исключение для президента США.

— Пожалуйста, не слишком затягивайте паузу. Закончите свою речь, пока не началась ещё одна холодная война! — сказал Дуглас Херд, глава британского Форин офиса, когда мы встретились в лобби. — Украинцы и некоторые другие дипломаты из СНГ, не говоря уже о министрах государств Балтии, уже спрашивают нас, какие гарантии безопасности может предоставить им НАТО перед лицом давления со стороны России.

Галина Сидорова спешила ко мне с охапкой свежих телеграмм от основных информационных агентств. Мои слова вызвали бурю, которая грозила перерасти в международный кризис. Правительства и политические лидеры из СНГ и западных стран выражали глубокую озабоченность и требовали объяснений.

Странно, но из Кремля не последовало никаких вопросов. Один из помощников Ельцина позднее говорил мне полушутя, что многие из окружения президента сначала подумали: Козырев наконец-то начал говорить то, что надо. Забеспокоились только тогда, когда увидели международную реакцию, которая их удивила. В этот момент они задумались, стоит ли посвящать во всё это президента.

Я попросил Маргарету предоставить мне слово ещё раз.

— Да, Андрей, мы заслуживаем разъяснений, — сказала она.

— Дорогие коллеги! — начал я в полнейшей тишине. — В первой части моей речи я представил вам ряд изменений в российской внешней политике, которых обычно требуют так называемые центристы в России. Разумеется, это всего лишь бледная имитация того стратегического разворота, который бы совершила реальная оппозиция, если бы она захватила