Жар-птица (кто предал российскую демократию) - Андрей Владимирович Козырев

телекомпании «Останкино» Егор Яковлев, который был одним из самых ярких журналистов на демократическом фланге, назначенным на высокую должность сразу после путча. Оппозиция приветствовала уступки президентской команды, но в ответ ничуть не умерила собственные требования. К началу съезда, который открылся 1 декабря 1992 года, у оппозиции был свой «расстрельный список» из ключевых фигур правительства реформаторов. Почти открыто обсуждался и возможный импичмент самого президента.

Заседания съезда проходили под контролем председателя Верховного Совета Руслана Хасбулатова, который процедурными манипуляциями отчётливо подыгрывал оппозиции. В этих манипуляциях он, как правило, опирался на самоназванных центристов из «Гражданского союза», которые в решающие моменты всегда оказывались на стороне коммунистов и националистов.

Выступление Ельцина в первый день съезда оказалось откровенно слабым. Он построил его в примирительном ключе, призывая депутатов к конструктивной работе и не подвергая их критике. Сторонники президента были в очередной раз разочарованы. Противники, напротив, воодушевлены. Особенно после речи Хасбулатова, почти откровенно работавшего на коммуно-националистическую оппозицию. Ельцин надеялся, что выступление Гайдара усилит позиции демократов, но этого не произошло. Гайдар говорил слишком академично и не мог увлечь аудиторию. Депутаты с удвоенной энергией обрушились на президента и правительство реформ. Всё чаще звучало требование отправить в отставку Козырева за «предательство национальных интересов». В какой-то момент я попросил у Хасбулатова слово, но он мне отказал.

В центре борьбы оказался вопрос о сроке чрезвычайных полномочий, одобренных в 1991 году. Ельцин стремился продлить эти полномочия на период подготовки новой конституции, которую он собирался вынести на референдум. Это предложение не было принято. Съезд в принципе не был заинтересован в новой конституции, так как в случае её утверждения съезд как полусоветский орган власти утратил бы свои полномочия. Парламент и президент Российской Федерации сошлись в клинче. Одновременно выдвигались поправки в конституцию, которые перераспределяли власть в пользу съезда и Верховного Совета. Было ясно, что идея компромисса — утопия.

Уже 2 декабря Ельцин дал задание своему пресс-секретарю готовить жёсткое обращение «К гражданам России». Но окончательно его терпение лопнуло 10 декабря, и этот день стал поворотным в истории съезда. Именно тогда президент поднялся на трибуну, чтобы зачитать своё обращение к народу. Это не было экспромтом, но готовилось обращение в строжайшей тайне. Решено было — тоже тайно — обеспечить прямую телевизионную трансляцию. Когда депутаты обнаружили, что съезд работает в прямом эфире, выключить трансляцию уже было невозможно. Главный посыл короткого выступления президента сводился к следующему: противостояние властей — это тупик, из которого есть единственный выход: всенародный референдум о доверии президенту, с одной стороны, и съезду и Верховному Совету — с другой. В конце выступления Ельцин призвал депутатов, которые его поддерживают, покинуть зал заседаний и перейти в Грановитую палату. Его идея была такой: если демократы уйдут, съезд лишится кворума. Однако этого не произошло. Подготовленное втайне обращение привело сторонников президента в состояние растерянности. Они плохо понимали, каков замысел. Поэтому зал покинула только небольшая часть депутатов, у съезда осталась возможность обеспечить кворум.

Миллионы телезрителей увидели, что даже демократы сомневаются, идти ли им за Ельциным. Это было ударом.

Ельцин попробовал переломить ситуацию и поехал на крупнейший московский завод — АЗЛК, чтобы заручиться поддержкой «рабочего класса». Но события на съезде явно выбили его из колеи, а рабочие, уже испытавшие тяжесть реформ, оказались плохой аудиторией для демонстрации поддержки президентского курса.

В последующие дни съезда перетягивание каната продолжалось. В какой-то момент в процесс вмешался председатель Конституционного суда Валерий Зорькин, который в тот момент поддерживал президента. При его участии было подготовлено постановление съезда «О стабилизации конституционного строя в Российской Федерации». Этот документ предусматривал необходимость подготовить проект новой конституции к 31 марта 1993 года и 1 апреля вынести его на референдум. Все поправки в основной закон до этого момента предполагалось заморозить. Депутаты поддержали это решение, но в качестве компенсации добились уступок от президента. Кандидатуры на пост нового премьер-министра были вынесены на мягкое рейтинговое голосование. В финальное голосование вышли трое — Егор Гайдар, Юрий Скоков и Виктор Черномырдин. Больше всех голосов набрал Скоков, меньше всех — Гайдар. В этой ситуации Ельцин остановил свой выбор на Викторе Черномырдине, и съезд поддержал его. Депутаты были уверены, что выходец из советский номенклатуры, «крепкий хозяйственник» Черномырдин станет противовесом Ельцину. Их ждало разочарование. Радикальные экономические реформы замедлились и во многих отношениях остановились. Однако новый премьер-министр оказался реальной фигурой компромисса. После нескольких антиреформистских и популистских заявлений он занял более сбалансированную позицию — к большему разочарованию оппозиции, чем демократов.

Я был глубоко озабочен тем, что Ельцин пожертвовал своей командой радикальных реформаторов экономики. Мне было ясно, что этот откат скоро приведёт к переменам во внешней политике, которая основывалась на идее интеграции России в сообщество свободных рыночных демократий. Не надо быть провидцем, чтобы понять: на следующем политическом повороте президент «сдаст» оппозиции меня. В этой ситуации я всерьёз задумался об отставке.

Для начала мы обсудили этот вопрос с Бурбулисом и Гайдаром. Оба они были решительно против, считая, что мой уход будет подарком для оппозиции. Они убеждали меня, что мы, демократы, должны поддержать Ельцина в этой непростой ситуации. Оба они находились в контакте с Ельциным и, по существу, оставались его советниками. Я с неохотой согласился с их доводами, плохо представляя, как мне удастся отстоять мою линию во внешней политике.

Стокгольмский демарш

Одиннадцатого декабря, когда съезд ещё продолжался, я поздним рейсом вылетел в Стокгольм, где было запланировано моё участие в конференции министров стран СБСЕ. Один из репортёров, провожавших меня в аэропорту, спросил, получил ли я инструкции от Ельцина. И уточнил, что имеет в виду новые инструкции, которые учитывали бы мнение оппозиции. Я ответил, что нет.

Уже на борту я вспомнил про этот вопрос и спросил себя, как скоро Скоков или кто-то другой подтолкнёт Ельцина к изменению внешней политики. Я хорошо представлял себе, о какой дипломатической линии мечтают коммунисты с националистами и примкнувший к ним «Гражданский союз».

В моём портфеле лежала статья одного из лидеров «Гражданского союза» Александра Владиславлева и его соавтора — научного сотрудника академического Института Европы Сергея Караганова. Он уже в те годы был мастером превращения примитивных пропагандистских лозунгов в изящные эссе. «Вот пример мягкой риторики так называемых центристов в защиту новой имперской политики», — подумал я, читая этот совместный труд. Авторы утверждали, что, последовав их рекомендациям, Россия повысит свой международный статус. Я знал, что Ельцин внимательно прислушивался к аргументам такого рода. «Как я могу доказать, что они не правы?» — спрашивал я себя вновь