Биология в фокусе. Естественные отделения университетов Российской империи (1830–1900) - Екатерина Юрьевна Жарова

Для студента по части ботаники и минералогии, которым был Иван Кастальский, местом стажировки был избран Геттинген, куда он отправлялся «для познания системы ботаники и в особенности криптогамии у трудолюбивого профессора Шрадера[605], который сею частью занимается с большим успехом»[606]. Изучение минералогии должно было проходить во Фрайберге у Вернера[607] и Лейпциге у Вейса[608], после чего была запланирована поездка в Регенсбург и Гейдельберг для проведения ботанических экскурсий под руководством живущих там ботаников. Окончание стажировки должно было быть в Париже, где «в зимнее время постарается узнать систему Гайю[609] от самого ее изобретателя; а с наступлением весны окончит учение свое в Ботанике в Парижском саду растений, который бесспорно своим устроением превосходит все прочие»[610]. Студенту-ботанику также признавалось полезным совершить путешествие по южным губерниям России.

Студентам, отправившимся за границу в 1808 г., было выделено по 1500 рублей в год каждому, но из‑за политической обстановки и падения курса рубля Педагогический институт выделял им дополнительные суммы, а в конце 1810 г. был вынужден обратиться к императору для выделения средств на обратную дорогу.

При возвращении студентов на родину произошел казус со студентом-ботаником Иваном Кастальским. Он перестал посылать сведения о себе в Петербург после того, как из Киева запросил 100 рублей для возвращения в столицу. Оказалось, что после получения нужной суммы он поехал не в Петербург, а в Москву, однако вовсе не для того, чтобы слушать науки при университете, как думали в Педагогическом институте. Отыскавшийся позднее Кастальский писал в Петербург, что живет в Москве, куда поехал из‑за приключившейся с ним болезни, и просит прислать 250 рублей на проезд в Петербург. Выяснив, что Кастальский жил не в Москве, а у своего отца в селе Вишнякове, министр народного просвещения граф А. К. Разумовский попросил попечителя Московского учебного округа П. И. Голенищева-Кутузова взять Кастальского «под призор университета, и сделать ему чрез профессоров надлежащий экзамен, дабы видеть, кои знания приобрел он во время путешествия своего в чужих краях»[611].

На приеме у попечителя И. Кастальский плакал и раскаивался в содеянном, но хорошие результаты экзамена у Г. И. Фишера и Г. Ф. Гофмана, а также просьба профессора Педагогического института А. М. Теряева о том, что ему необходимы помощники, которыми должны были стать Ржевский и Кастальский (сам Кастальский тоже писал новому попечителю Петербургского учебного округа С. С. Уварову), сделали свое дело, и министр граф А. К. Разумовский предписал прислать горе-студенту, проведшему в Москве более полугода в ожидании, 200 рублей на дорогу в Петербург. После возвращения И. Д. Кастальский сдал экзамен на звание адъюнкта[612] и состоял некоторое время адъюнкт-профессором физики. Он известен переводом на русский язык учебника по ботанике «Начальные основания ботаники для юношества», опубликованного в 1826 г.

Возвращаясь к вопросу о научных стажировках, отметим, что из преподавателей университетов в 1820‑е гг. только двое – А. В. Ржевский и В. М. Черняев – прошли научную стажировку в Европе.

Обострение проблемы нехватки преподавательских кадров в середине 1820‑х гг. было связано еще с тем, что профессора-иностранцы были в почтенном возрасте, а некоторые уже умерли (в 1826 г. умерли ботаники Г. Ф. Гофман и Ф. А. Делавинь). Из-за отсутствия собственных специалистов университетские кафедры занимали иностранцы. Это были профессора-иностранцы второго поколения, родившиеся в России или переехавшие в раннем возрасте.

Это были уже упоминавшийся зоолог Э. И. Эйхвальд, который был сыном учителя естественной истории Митавской гимназии. Он учился в Берлинском университете, но степень доктора медицины получил в Виленском университете, после чего в 1821–1823 гг. работал приват-доцентом в Дерптском университете.

Еще один зоолог, занявший кафедру натуральной истории в Казанском университете в 1828 г., Э. А. Эверсман, был сыном бергмейстера русской службы, основателя Златоустовского металлургического завода. Он получил образование в разных университетах Германии, после чего защитил диссертацию на степень доктора медицины и хирургии в Дерптском университете. Он занял место профессора натуральной истории в 1828 г., самостоятельно подав прошение в Совет университета.

Все свое свободное время Э. А. Эверсман посвящал изучению природы и собиранию коллекций, для чего совершил ряд путешествий в Среднюю Азию, на Урал, на Кавказ, в Оренбургскую, Астраханскую губернии. Он значительно пополнил и расширил коллекцию Зоологического музея Казанского университета, в связи с чем М. Д. Рузский, автор биографического очерка о нем для «Биографического словаря профессоров Казанского университета», писал, что по справедливости именно Эверсмана следует считать основателем Зоологического музея. В этом же словаре дана следующая характеристика Эверсмана как профессора: «Как профессор и преподаватель, Эверсман не выделялся, по-видимому, ничем особенным. По-русски он говорил плохо; лекции читал вяло, однообразно и не интересно, придерживаясь общеупотребительных тогда немецких учебников. Лишь изредка оживлялся он и тогда, действительно, сообщал много новых и любопытных сведений, почерпнутых им во время своих обширных путешествий. Вообще же с студентами был мало общителен»[613].

Несмотря на то что Эверсман не был талантливым лектором, он «обладал способностью замечать среди студентов талантливых людей, выделял их, приближал к себе и много занимался с ними»[614]. Среди его учеников были М. Я. Киттары, А. М. Бутлеров, Н. П. Вагнер, Н. М. Мельников, М. Н. Богданов.

Несмотря на то что профессора-иностранцы второго поколения жили в России, они в большинстве своем плохо говорили по-русски. Исключение, наверное, составлял только А. Г. Фишер, который в Россию переехал вместе со своим отцом Г. И. Фишером в годовалом возрасте и вырос в Москве. На латыни читал лекции профессор ботаники Петербургского университета в 1823–1839 гг., выпускник Иозефинской академии в Вене, доктор медицины Генрих Густав Бонгард. И. А. Криницкий, читавший зоологию в Харьковском университете, тоже говорил по-русски с ошибками. Л. Ничпаевский характеризовал его так: «…человек, как казалось мрачного настроения, всегда угрюмый, хотя еще очень не старый[615]. С первого года ему было вменено в обязанность читать свой предмет на русском языке. Это, кажется, затрудняло профессора, а для нас русский его язык, на половину перемешанный с польским, казался хуже Таубертовской[616] латыни»[617].

Другой воспитанник Харьковского университета, отдавая должное научным заслугам И. А. Криницкого, тем не менее отмечал, что «преподавание профессора не представляло ничего увлекательного для слушателей; лекции его до того были сухи и вялы по своему содержанию, а чтение их так монотонно и тихо, что все это едва ли не усыпляло студентов»[618].

После событий начала 1820‑х гг., которые негативно сказались на деятельности многих