«Балканский фронт» холодной войны: СССР и югославско-албанские отношения. 1945-1968 гг. - Александр Животич

Поскольку югославской стороне не было до конца понятно, вызван ли новый вектор албанской политики лишь сиюминутными соображениями, обусловленными страхом перед агрессией, или речь шла об устойчивом курсе навстречу СФРЮ, она решила ненавязчиво поощрять все усилия албанцев. Что касается дальнейших контактов, Белград предпочел соглашаться с теми их формами, которые считала приемлемыми для себя албанская сторона[744], о чем ей и было открыто заявлено[745]. В связи с этим ГСИД СФРЮ 19 и 23 сентября 1968 г. организовал несколько рабочих совещаний с представителями тех учреждений и институтов, которые реализовали конкретные меры по сотрудничеству с НРА. В ходе этих встреч анализировались различные аспекты: торговый обмен, вопросы водного хозяйства и автодорожного сообщения. Тогда же было принято решение максимально пойти навстречу пожеланиям албанцев относительно увеличения экспорта их товаров в Югославию, а также занять по возможности гибкую позицию при заключении соответствующих соглашений[746]. Имело место стремление, придерживаясь тактичного и гибкого подхода, создать необходимые условия для решения открытых вопросов двусторонних отношений. 26 сентября в ходе встречи с представителями пограничных республик и Автономной области Косово и Метохия обсуждалось дальнейшее сотрудничество с Албанией, утверждены направления дальнейшей политики в ее отношении, а также определены задачи, которые предстояло решить отдельным республикам в процессе реализации указанных направлений[747]. Кроме того, состоялись и консультации с представителями средств массовой информации, получившими инструкции по освещению новых аспектов югославской политики в отношении НРА и всего, что касалось Албании[748]. Несмотря на постепенную нормализацию межгосударственных отношений, на заседаниях совместных двусторонних комиссий нередко происходили серьезные инциденты, причиной которых становилась полемика как вокруг возникавших спорных рабочих моментов, так и попыток албанцев переложить ответственность за многолетнюю стагнацию взаимных отношений исключительно на югославскую сторону, что не могло не вызвать бурной реакции Белграда[749].

В тот момент, когда югославское руководство пребывало в недоумении относительно подлинных намерений албанцев, их представители (Иорго Чули — высокопоставленный сотрудник МВД; Иоргач Михали — от МИД) в Совместной югославско-албанской комиссии по восстановлению пограничных столбов (в виде каменных пирамид и прочих пограничных знаков) инициировали проведение 23 октября 1968 г. в Приштине встречи с Джоном Широкой — доверенным лицом И. Броза Тито. Настояв на невозможности преодоления имевшихся идеологических противоречий, албанцы, тем не менее, предложили провести в Вене межгосударственные переговоры, посвященные гипотетическим совместным оборонительным усилиям в случае нападения на одну из стран или на обе одновременно. Доступные источники не позволяют с уверенностью утверждать, состоялись ли эти переговоры. Дополнительно известно только то, что Широка о поступившем предложении незамедлительно лично проинформировал лидера Югославии[750].

Военное вторжение пяти стран — участниц ОВД в Чехословакию привело к «потеплению» между Югославией и Албанией. Столкнувшись с угрозой вооруженной интервенции, оба государства стремились увеличить оборонительный потенциал. Однако в силу многолетнего конфликта, препятствий идеологического характера, а также страха албанского государственного и партийного руководства перед перспективой снова оказаться в «объятьях» более сильного и крупного соседа движение навстречу друг другу застопорилось на начальном уровне и не привело к установлению более прочных двусторонних связей. Чехословацкие события открыли простор для диалога, но не смогли обеспечить более интенсивного сближения двух сопредельных государств. Кроме того, внешнеполитическая обстановка, служившая ключевым фактором югославско-албанского сближения, начала меняться, что исключительным образом сказалось на характере взаимоотношений, поспособствовав рецидиву старых проблем, которые в силу обстоятельств лишь ненадолго отошли на второй план[751].

Дистанцирование румынского руководства от пяти стран — участниц Варшавского пакта во главе с Советским Союзом, осуществивших вторжение в Чехословакию, югославской стороной воспринималось как обнадеживающее, но отнюдь не неожиданное. Отдаление Румынии от ОВД и от советской политики имело длительную предысторию. Началось оно еще в 1955 г., когда Георгиу-Деж потребовал вывести советские войска с территории страны. Румынское противодействие советскому доминированию внутри соцлагеря, приостановленное в 1956 г., когда Бухарест поддержал советское вторжение в Венгрию, в течение 1960-х годов переросло во все более открытую конфронтацию. Пути дальнейшего развития экономики Румынии, способы строительства социализма и отношение к основным международным кризисам тех лет (прежде всего на Ближнем и Среднем Востоке), порожденным холодной войной, — по этим вопросам Бухарест отказывался подчиняться диктату Советов. После 1964 г. и особенно после прихода к власти Николае Чаушеску Румыния играла все более самостоятельную роль на международной арене, стремясь занять независимую от СССР позицию и одновременно сблизиться с западными государствами. Последнее служило способом компенсировать на практике отдаление от Москвы. За год до чехословацких событий Румыния установила дипотношения с Федеративной Республикой Германия, а во время ближневосточного кризиса 1967 г. отказалась идти в фарватере политики СССР и ОВД. Она не стала разрывать отношения с Израилем и оказывать военную и экономическую помощь арабским странам. Румыния, заслужившая репутацию ненадежного союзника, не рассматривалась Советами как лояльный партнер[752]. По этим причинам СССР и союзные ему режимы стран Восточной Европы не стали привлекать ее к вторжению в Чехословакию. Несмотря на то что Румыния оставалась членом союза, ее не предупредили о запланированной операции, которая стала неожиданностью для руководства страны.

Вторжение в Чехословакию вызвало у румынского руководства паническую реакцию. Зажатая между СССР, Венгрией и Болгарией Румыния, хоть и не могла считаться малой страной в силу географических и демографических характеристик, в военном плане заметно отставала от своих союзников. Зависимая от Советского Союза в военном и экономическом отношении, настежь распахнутая перед своими социалистическими соседями, она могла рассчитывать только на югославскую помощь и поддержку. Тем более что Белград и Бухарест испытывали аналогичные вызванные чехословацкими событиями опасения, подпитывавшиеся давним расхождением с Москвой в оценке происходившего в Чехословакии. И Тито, и Николае Чаушеску в отличие от Кремля позитивно оценивали происходившие в ней перемены. Поэтому и реакция обоих деятелей на советское вмешательство была почти идентичной. Румынское государственное, партийное и военное руководство тоже предприняло ряд мер, направленных на повышение совокупного оборонительного потенциала и всестороннюю мобилизацию общества на случай необходимости дать отпор вторжению стран Варшавского пакта[753].

Одержимое страхами, подозрениями и домыслами, напуганное перспективой возможного вторжения, жестокостью и масштабностью использования военной силы в Чехословакии, обескураженное тем, как советская сторона сообщила об операции всего за несколько часов до ее начала, румынское руководство решило обратиться к Югославии уже утром 21 августа 1968 г. Ввиду отсутствия в Бухаресте посла Якши Петрича к Чаушеску пригласили первого секретаря югославского посольства Милана Коматину. В ходе краткой беседы Чаушеску изложил румынскую позицию, которая заключалась в осуждении как самого вторжения в Чехословакию, которая ничем не угрожала социализму, так и формы, какой Москва поставила в известность Бухарест о своих шагах. Румынский лидер