Магия кельтов: судьба и смерть - Татьяна Андреевна Михайлова

меморатам. Но все же: почему оставленного на дороге без присмотра Ивашечку уносят именно гуси-лебеди, выступающие в роли «похищающего демона»? Появление ребенка всегда рассматривалось как некий загадочный феномен, а сам ребенок воспринимался как посланник из иного мира, откуда он мог быть кем-то в земной мир принесен.

Действительно, стойкая тема современного фольклора (детей приносят аисты) распространилась сейчас практически во всех странах европейской культуры, хотя в основном уже утратила установку на достоверность. Ее источником могли послужить датские предания, либо балтийские, однако совершенно очевидно, что во многих регионах аисты вытеснили в этой функции каких-то иных птиц, видимо тоже перелетных. Интересно, что миф об аисте (естественно, без установки на достоверность) существует в настоящее время и в Ирландии, где аисты вообще не водятся, конкурируя с «детским объяснением», что детей покупают в особых магазинах. Фольклорные данные в Ирландии и Уэльсе фиксируют также рассказы о том, что детей находят среди водорослей, выброшенных волной прибоя, что явно соотносится с общим представлением о прибрежной полосе, открывающейся только во время отлива, как о некоем не-пространстве, лиминальной зоне. Именно на этом месте принято оставлять так называемых «подменышей» (которых сиды-фейри унесут к себе, оставив на этом же месте украденного ими ребенка).

Можно предположить, что изначально функции медиатора исполняли не аисты, а какие-то другие перелетные птицы. Моя идея вновь подтверждается германскими параллелями: в объемном очерке Н. А. Ганиной об острове Рюген, в частности, говорится: «В названии красного валуна Schwanenstein, треугольным выступом поднимающегося из моря близ местечка Ломе, произошла контаминация славянского swant– (святой) и германского swan– (лебедь), благодаря чему “святой камень” стал рассматриваться как “лебединый камень”, на который лебеди приносят новорожденных (выделено мной. – Прим. авт.); сравним рюгенский обычай swaan slagen (убить лебедя) – обряд после родов, чтобы охранить роженицу; лебедя, естественно, не бьют, а просто уходят из дому и возвращаются. Вокруг крупных валунов еще в XIX в. обводили новобрачных после венчания» (Ганина, 2011, с. 7). Вновь немотивированное на уровне описания ритуала убийство лебедя, как мне кажется, находит свое объяснение: лебедь приносит новорожденных, но он же может и унести ребенка, поэтому его и следует «убить» (сравним русские фольклорные сюжеты о гусях-лебедях, которые стремятся унести оставленного без присмотра мальчика в иной мир). Демонические «белые птицы» приносят новорожденного героя Кухулина в ирландской саге «Рождение Кухулина» (Dillon, 1953).

Итак, мы можем реконструировать бытовавший на Британских островах миф о том, что детей приносят лебеди или гуси (сравним аналогичные польские и кашубские поверья о том, что детей приносят гуси-лебеди (Виноградова, 1995, с. 174); также балканские изображения лебедей, в частности – известная колесница из Дуплая, 1500 до н. э., на которой изображена богиня Света и Солнца и, что для нас важно, которая запряжена не лошадьми, а лебедями (Bilić, 2016)). Данное предание кажется логичным: дети появляются из иного мира и поэтому естественным оказывается предположение, что принести их должны именно перелетные птицы. И именно они, улетая «в иной мир», могут украсть оставленного без присмотра ребенка.

Число аналогичных примеров может быть бесконечно умножено, поскольку практически каждая народная традиция знает тему демонов-агрессоров, которые обычно похищают или убивают ребенка. Но все примеры в основном касались случаев «преступной небрежности», которая вызвала гибель ребенка. Намеренное убийство ребенка, описываемое как замена субъекта (S – мать или иной старший родственник) демоном без замены самого объекта – нечасто. Все же в качестве предположения можно реконструировать группу таких сюжетов, базовой основой для которых служит следующий механизм: причиной гибели ребенка стала не мать, а «другая» мать, вернее – случившееся произошло не с S, а с ее «дублером»: другой матерью из той же деревни. Однако демоны присутствуют и здесь.

Пример 1: мать забыла ребенка в поле и вспомнила об этом только ночью (пример взят из доклада Л. Виноградовой). Рано утром она вернулась на поле и нашла ребенка накормленным и богато одаренным, предположительно – русалками. Завистливая соседка нарочно оставила своего ребенка на ночь в поле, но наутро нашла его разорванным на части, естественно – ими же.

Пример 2: распространенный сюжет об отсылании падчерицы в заведомо гибельное место, известный в традиции русской по сказке «Морозко» (Аф. 55, вар. 2). В отличие от предыдущего примера, толчком для которого послужила «преступная халатность» первой матери, мачеха в сказке посылает девушку в лес (сватает за Морозко – как иносказание), несомненно, желая ей гибели. В результате погибает родная дочь. Схематически оба нарратива оказываются странным образом сходными.

1. Ребенок (Р) оказывается в лиминальном пространстве, где ему грозит гибель от рук местного демона.

2. Р не погибает, но напротив оказывается одаренным демоном.

3. Мать другого ребенка (Р-2) с корыстными целями помещает своего ребенка в том же месте.

4. Р-2 погибает.

Однако сюжетные схемы двух приведенных нарративов при всем их сходстве синтаксически не тождественны: здесь скорее мы имеем дело с псевдозаменой уже не субъекта, который остается тем же, а предиката, причем заменой – ненамеренной. Мачеха не погубила падчерицу, а невольно способствовала ее одариванию, но попытка повторить тот же сценарий с родной дочерью оказывается для последней губительной ввиду ее дурного характера (на уровне сказочного нарратива). Опять-таки в качестве острожного предположения мы можем реконструировать стоящую за сюжетом ситуацию, при которой истинным объектом агрессии и была родная дочь, которую намеренно послала в лес родная же мать[68], в синтаксической схеме сказки в первой ее части – выраженная нулем. Но, повторяю, это только предположение.

* * *

Замещение V. Иными словами, ребенок не был убит (не погиб в результате небрежности и прочее), но отправился в чудесный мир, откуда вернется в новом качестве. Применительно к теме «детства» – это сюжеты об отправленных в лес или иную лиминальную зону детях с первоначальной целью – избавиться от них (сравним «Мальчик-с-пальчик», «Двенадцать месяцев» и прочие, сравним также: «Гуси-лебеди»). Обретя демона-помощника либо победив демона – хозяина мест, ребенок возвращается, наделенный дарами. Расширение объектных рамок выводит нас к собственно «историческим корням» волшебной сказки, поэтому приводить здесь примеры смысла не имеет. Их слишком много, и они всем хорошо известны. Более того, замещение V, как правило, смещает и сам текст в область фабулатов, то есть вместо актуализации и интерпретации локального события анализ приводит к обобщенным и максимально архаизированным повествованиям, для которых характерна система бинарных оппозиций: убит – не убит (в частности: Иванов, Топоров, 1975, с. 55).

Для мемората замещение V не представляется характерным.

* * *

Замещение O. Иными словами, мать убила не своего ребенка. В этом случае замещение объекта реализует сюжет: уничтоженное существо (ребенок) было не только не