Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

- Молчу, молчу, - пообещал он, но как только они вышли за ворота Пер-Лашез, всё-таки засмеялись и заговорили куда откровеннее. На третий вечер они посещали «Комеди Франсез». Мольеровский «Мизантроп», ставящийся, ставленый и перепоставленный всеми возможными режиссёрами более чем за триста лет, требовал партера. Элин надела вечернее платье с открытыми плечами, каблуки, застегнула на шее цепочку с подвеской, Сынхён нарядился в костюм и выходные остроносые ботинки. Ему хотелось бы иметь трость и шляпу, и он поделился этим желанием с Элин, на что та ответила: - Так нужно пойти и купить! У нас ещё полдня впереди – успеем! - Но… не буду ли я выглядеть чудаковато? – усомнился Сынхён. - А хоть бы и так? Что с того? – пожала плечами Элин. – Если это никому не мешает и принесёт тебе радость? Едем! И они поехали, нашли и купили Сынхёну лакированную трость и фетровую шляпу-борсалино. Поначалу скованный и неуверенный, благодаря поддержке и приободряющей улыбке жены, не видевшей ничего зазорного в душевном порыве возлюбленного, мужчина расправил плечи, и уже с истинной вальяжностью аристократа пошагал в этом облике, постукивая металлическим наконечником и приспосабливаясь подкидывать трость, перехватывая её за середину, чтобы округлым набалдашником приподнимать передний край посаженной поглубже для шпионского вида шляпы. Сынхён наслаждался этой игрой, как пятилетний мальчишка, и был благодарен Элин, что она помогла ему отважиться на то, чего без неё бы он не сделал. Они прибыли на такси и прилично отличались от публики «Комеди», давно переставшей наряжаться в театр, как на праздник. Среднестатистический обыватель и театрал теперь ходил в джинсах и брюках, водолазках, без причёсок и макияжа, но Сынхёну с Элин было всё равно. Их период жизни был праздником, впрочем, туча наползла после пьесы, когда они начали спорить по поводу сюжета, в котором Элин целиком и полностью поддерживала главного героя, правдоруба Альцеста, ищущего абсолютной, всепоглощающей честности во всех людях, а Сынхён утверждал, что нельзя быть таким несносным в своей прямолинейности, и иногда лёгкая лесть или безобидный обман нужны. Не поссорившись, но будучи на грани, они решили пройтись пешком, чтобы остыть от обиды за неразделяемые взгляды, наткнулись на японский ресторанчик, обнаружили в нём одних азиатов, в основном китайцев и, почувствовав себя уютнее, ближе к родине и понятным им вещам, расслабились и помирились, поедая соба и запивая её японский пивом. Сынхён до безумия мечтал увидеть хоть одного парижского мима, и ради этого они исколесили все возможные места, но никак не находили пресловутого гримированного актёра. Попадались типы на ходулях, шарманщики и ряженые в Людовиков и Марий артисты, фотографирующиеся за деньги, но не мимы. По всем имеющимся сведениям, иногда они всё же водились на Елисейских полях и вот, на пятый день им повезло. Немолодой уже мужчина с белым лицом, не замерзающий возможно потому, что принял нечто крепче французского вина, в тельняшке (под которой, впрочем, виднелся телесного цвета свитер), чёрных клешах на подтяжках и берете, делился в прохожими своим непонятным и дураковатым для многих искусством. Перед ним стоял чемоданчик, куда Сынхён поспешил кинуть несколько евро. Он стоял и следил за мимом, неразгаданный собственной женой, которая никак не могла понять, что он в этом находит? В конце концов, она тихо спросила: - Почему мы не идём дальше? - Подожди, я ещё чуть-чуть посмотрю, - попросил её Сынхён и несмело добавил: - Я бы хотел попробовать вот так же… это забавно, правда? Интересно, сложно ли это? - А ты попробуй, - не сомневаясь и минуты, снова одобрила Элин. - Ты серьёзно? – изумился Сынхён, посмотрев на девушку. Вокруг шли люди, множество людей, зеваки, туристы, парочки, немцы и японцы с фотоаппаратами, тёмные арабы и мулаты, поляки, русские и итальянцы, кого только не было! Все языки мира шумели по аллеям, словно где-то неподалёку обрушилась Вавилонская башня. Возможно, Эйфелева тоже служила неплохим магнитом, вспоминая родную Намсан, Сынхён рассудил, что в мифе есть истина: все башни привлекают различные народы, не понимающие друг друга. - Совершенно серьёзно, - подтолкнула его в спину Элин. – Иди и попробуй! - Да нет, я буду выглядеть, как дурак! - Ну, по крайней мере, вас таких здесь будет двое, - засмеялась она, кивая на мима. - Элин… - Иди, Сынхён, иди! Здесь никто тебя не знает, какая разница? Почувствуй, что ты не впихнут в рамки общественного мнения. Посмотри на людей вокруг – сколько улыбающихся лиц! Все уезжают в другие страны и путешествуют, чтобы почувствовать свободу. Ну же, - затяжно моргнув глазами, просигналила ими Элин. - Что ж… но только не смейся! – попросил Сынхён. - Тогда какое удовольствие? – уже начала веселиться она. – Милый, это же не будет значить, что ты что-то делаешь плохое или постыдное, нет! Я буду смеяться, потому что буду счастлива видеть твою радость. Сынхён, решайся! Мы так много преодолели, чтобы откопать этого твоего мима! Постояв ещё несколько секунд, он махнул рукой и, дав Элин свой тросточку, с которой не расставался, пристроился к миму, пытаясь подражать его движениям. Уличный артист отозвался и, с застывшим запудренным лицом, глазами только улыбаясь Сынхёну, стал медленно воспроизводить свои движения, помогая приноровиться своему невольному пародисту. Элин действительно скоро рассмеялась, но засмеялся и сам Сынхён, не выдержав. Смущаясь посторонних взглядов и притормаживающих гуляк, таращащихся на кривляния угловатого азиата, Сынхён только со смехом почувствовал, как внутри открывается какой-то шлюз, ломается барьер, и он уже не так стыдится своих поступков. Ему становилось всё интереснее, он увлекался, смотрел в лицо смеющейся до слёз Элин и, заряжаясь её искренним звонким хохотом, продолжал свои чудачества. Никогда и никто не смог бы переломить его внутреннюю скованность, серьёзность, но Элин сумела. Она позволила ему быть самим собой, тем, который таился всю жизнь в недрах сознания, боясь высунуться хотя бы краешком. Так легко ему не бывало. Сынхёну захотелось немедленно исполнить и какую-нибудь мечту жены, но он помнил её вечный ответ: «Ты, кроме тебя – ничего не надо». Он не раз спрашивал её с тех пор, чего бы ей хотелось, но всё было бессменным. Отсмеявшись и продолжив путь, Сынхён взял обратно свою трость, а Элин снова взяла его под руку. По-деловому задирая носы повыше, они изображали богему начала прошлого века, подшучивая друг над другом. Елисейские поля длились дальше, и они шли, гуляли и топтались по припорошенному тротуару. Вскоре Сынхён остановился, указав супруге на витрины. Это был фирменный магазин игрушек