Российский колокол № 2 (51) 2025 - Литературно-художественный журнал

Алексей практически не получал писем. Пухлый белый конверт, вручённый квартирной хозяйкой, заставил его вздрогнуть от зловещего предчувствия. Послание пришло из дома скорби.

Прочитав его, Кружинский побрёл в кабак и напился там до беспамятства, пытаясь смыть водкой слова, навеки застывшие перед мысленным взором. Вечер расплывался и дрожал. Музыкой звучали хриплые пьяные крики, женский визг, драка – что дальше?

Утро в полицейском участке выдалось хмурое, безрадостное, его отпустили под залог – чудом сохранившийся за подкладкой жилета червонец. Не заезжая к себе, не меняя белья, Алексей отправился на квартиру Летнина на Васильевский остров.

Александр молча проводил гостя, налил чашку кофе. Жадно глотая чёрную обжигающую, как смола, и такую же густую жидкость, Кружинский протянул письмо:

– Читай. Вслух.

Летнин послушно забормотал:

– «Здравствуй, Алёшенька. Пишу к тебе, отчётливо понимая, что, если ты читаешь эти строки, я уже оказался в том месте, где ни презрение твоё, ни ненависть меня не заденут и не оскорбят, поэтому могу говорить совершенно откровенно, за что прошу прощения заранее, хотя и не смею на него надеяться.

Примешь ли ты исповедь грешника? (А я грешен!) Надеюсь, хотя бы поймёшь во имя той детской и наивной дружбы, что связывала гимназистов Алёшу Кружинского и Фиму Майкова».

Александр глубоко вздохнул:

– Тоже?

– Читай! – почти грубо приказал Алексей.

Слёзы, детские, непрошеные, стояли в его глазах.

– «Сейчас, перед лицом неотвратимой расплаты за содеянное, я спокоен, но это спокойствие уже сродни смерти. Я чувствую её ледяное и липкое касание, смрад окружает меня. Мне жутко и тяжело, не хочу умирать, но умираю, заживо сгнивая. Тело, так верно служившее, подвело меня в этот раз. Я смотрю на голую грудь, живот, вижу белую звёздчатую сыпь и представляю, как копошатся внутри черви, как грызут кости и мясо жирные кладбищенские крысы. Пока живой, слышу стук молотка по крышке гроба, задыхаюсь от клаустрофобии. Пора признаться. У меня сифилис. И что бы врачи ни врали, это неизлечимо и необратимо.

Мне стыдно писать, но желание уничтожить, стереть с лица земли своего погубителя пересилило доводы рассудка. Китаец невольно выручил меня, когда рассказал о ящике, который испокон веков хранила его семья. Он и сам толком не мог объяснить, что там, лепеча о семи змеях, крови, железе и огне. Семь – решающий символ. Цань передал мне ничем не примечательную коробку, оказавшуюся музыкальной шкатулкой, а я приготовил последний дар моему совратителю.

Я долго не мог решиться, лишь после вердикта врача укрепился и нашёл силы: в последний день старого года передам проклятый дар ему, Сократу, а сам лягу в лазарет. Несвободный в жизни, хотя бы смерть могу позвать тогда, когда захочу.

Пора заканчивать, я измарал немало листов. Сестра милосердия отправит тебе конверт на третий день после похорон. Не прошу: помолись. Прошу: пойми!

Прощай, Алёшенька».

И оба мужчины надолго замолчали.

– Значит, так, – Летнин нахмурился. – Кто бы мог знать? Фифа, конечно, но Сократ…

Он пожал плечами.

– А я, дурак, не понял, откуда эти ужимки, постоянное кокетство. – Кружинский обхватил голову руками и застонал.

– Полно, Алексей, уже ничего не изменить. Они мертвы. Шкатулка с проклятием – попахивает старинным готическим романом, не находишь?

Смех, даже хохот обуял Алексея. Он задыхался, слёзы выступили на глазах, а щёки покраснели.

Поэт разозлился:

– Позволь узнать, что послужило причиной столь буйного веселья?

Кружинский вытер глаза и похлопал приятеля по плечу:

– Прости! Ты с серьёзнейшей миной повествуешь легенды о немецких баронах и их звероподобных слугах, мы вместе ходили к малышке Марице и её подругам, в «Маке» прислуживал мёртвый мальчишка, но не веришь в проклятую шкатулку. Разве не забавно?

Летнин обезоруживающе улыбнулся:

– Действительно забавно. Но те, о ком ты говоришь, хотя бы внешне похожи на людей: двигаются, мыслят, их можно понять, а значит, принять, как рассуждал покойный Фифа. А здесь вещь, наделённая злой волей, – не верю! Хочу, но не могу поверить. Нам нужно найти шкатулку.

Буквально через пару недель шкатулка нашлась сама.

Глава 4

Ангел во плоти

Март захватил гранитное детище Петра, принеся с собой пронзительный влажный ветер с залива, сырость и тревожные сны. Нева проснулась, вспухла, пали ледяные оковы, вода текла чёрная, злая, как запёкшаяся кровь.

Георгий Касьянов возник, как феникс из пепла, в квартире Кружинского, принеся с собой запах хорошего одеколона, сигар и богатства.

– Ну что, старина, пишешь? – Он вальяжно раскинулся в кресле, обивка которого на фоне дорогого английского костюма казалась ещё более потёртой. – А я, представь, совсем недавно из Москвы. Толстой снимает новую картину, а мне досталась роль ни много ни мало ангела! Хорош я в белой тоге, с крыльями, а? – Георгий потянулся, как кот, стянувший миску сметаны.

– Хорош, – не глядя, повторил эхом Алексей.

– Приходи сегодня вечером, я собираю небольшой междусобойчик. Все наши приглашены, вспомним, как мы кутили! – Он легко поднялся и стряхнул волосок с чесучового рукава.

– Постараюсь, если найду время, – сквозь зубы пробормотал Кружинский, провожая гостя.

Идти никуда не хотелось. Хотелось писать, но идеи, рождённые белыми кристаллами, оставались гениальными ровно до того времени, как их переносили на бумагу.

«Бред! Это бред, а я бездарен. Успех приснился в кокаиновом угаре, не было оваций, восторгов. Наша публика тупа и равнодушна, любит лишь пустых и блестящих – не личностей – личинок наподобие господина киноактёра! А простые труженики – пыль и прах под носками лакированных штиблет», – бессвязный поток мыслей прервал стук в дверь. На пороге застыл, подслеповато щурясь, Летнин:

– Алексей, ну и тьма египетская у тебя! И душно, давай откроем окно! Недолго и в обморок упасть!

Он раскрыл тяжёлые портьеры, впуская свежий весенний воздух в затхлую комнату.

– Георгий заезжал?

– Да, представь себе, сидел точно на том же месте точно в такой же позе, как сейчас ты.

Товарищи обменялись понимающими ухмылками.

– Да, он теперь птица высокого полёта, чем бессовестно кичится. Поедем посмотрим, что за представление даёт король экрана?

– Едем. Всё равно не пишется, в голову лезет какая-то чертовщина.

– Вот и развеешься! – улыбнулся Александр.

Извозчик долго и тряско вёз их в сгущающихся синих сумерках, квартира Георгия располагалась на Васильевском, неподалёку от Академического сада.

Звуки расстроенного фортепиано, дикий женский хохот, мужские голоса неслись из раскрытого и ярко освещённого окна. Приглашённый старичок тапёр терзал инструмент, почти насмерть замученный. Несколько пар танцевали, нетрезво покачиваясь и прижимаясь теснее, чем указывали приличия. Стол в углу комнаты был заставлен бутылками французского шампанского, оплывшая гора икры грелась на серебряном гнутом блюде, а сам хозяин, без жилета, со съехавшем набок галстуком, что-то вещал гостям, размахивая руками.

– Вот так он прищурился, – Касьянов состроил гримасу и стал похож на страдающего китайца, – окинул меня взглядом с головы до ног и изрёк: «Кто же, господа, готов сыграть ангела господня?» Вся труппа замерла, не в силах пошевелиться. Только Ванька Мозжухин уже открыл было рот, да и закрыл: кишка тонка! И я сказал себе: «Жорж, это твой шанс! Не смей его упустить» – и шагнул вперёд, шаркнув ножкой, как гимназист перед директором.

– И вам дали роль? – Какая-то экзальтированная пожилая девушка в лисьей горжетке восторженно запрокинула голову, сверкая поддельными бриллиантами на морщинистой шее.

– Конечно, Аннет, а кому ещё? – И он замер, картинно сложив руки на груди.

Кружинский пил, не пьянея, слушал хвастовство хозяина и отчаянно, до зевоты скучал. Летнин тихо посмеивался, сочиняя ед-кие эпиграммы:

Если птица мелкого чина – синица,

То и неча с ними возиться.

Не журавль – не взлетит,

Лишь тихонечко бздит.

В самом разгаре веселья Касьянов, шатаясь, залез на стул и постучал ножом о хрустальный бокал. Все обернулись, не переставая, впрочем, пить и есть.

– Господа, господа, минуточку внимания! Смотрите, какую редкость преподнёс мне таинственный поклонник. Это одна из первых музыкальных шкатулок в истории, сами китайские императоры династии Мин заказали её у индийского мастера. По легенде, тот выменял жизнь единственного сына