Российский колокол № 2 (51) 2025 - Литературно-художественный журнал

Он вертел ларец в руках, нажимал на узоры, но тщетно. Откинувшись примерно на палец, крышка замерла и не двигалась.

– Смотрите, на донце какое-то колечко, – прищурился Летнин и протянул руку.

Пока он поворачивал ключ, все замерли.

Мелодия, ядовитая, как лондонский смог, оглушила Кружинского. Ему захотелось бежать вон из комнаты, зажав уши. Звуки, причиняющие физическую боль, вливались в душу, мучая, переворачивая всё. Сидевший напротив хозяин побледнел, будто увидел призрака, покачнулся и упал, кровь из рассечённой брови брызнула на узорный деревянный бок музыкальной шкатулки.

– Воды, воды князю!

Ланского уложили на диван, развязали тугой узел галстука. Скоро он очнулся, бледный, как покойник, с чёрными безумными глазами, но в ответ на расспросы лишь качал головой. Только когда анархист Силантьев вновь потянулся завести механизм, князь в ужасе замахал руками.

– А мне понравилось. И мелодия приятная, лёгкая. Вальс, что ли? – Обиженный анархист принялся фальшиво насвистывать, откинувшись на стуле.

Алексей нахмурился: то, что слышалось ему, не было музыкой, скорее, так стонут души в аду. И он был уверен: князь понял то же самое.

Рокотов забарабанил пальцами по столу:

– Господа, как думаете, в чём смысл такой странной посылки? И кто мог столь жестоко подшутить над нашим товарищем?

Касьянов вскинул бровь:

– А что тут думать? Погиб один из нас, все члены кружка здесь, кроме одного. Нет Фифы. Значит, его проделки. Мелочный и злобный, только он на такое способен.

Алексей обиделся за однокашника:

– Не судите по себе, милейший! Ефим – честный человек. Он неспособен на подлость, тем более не станет шутить со смертью. Я сам сейчас же еду к нему и привезу сюда!

Летнин тоже поднялся:

– Едем вместе? Господа, вас устроит такое решение?

«Покойники» одобрительно зашумели. Ланской, про которого, признаться, забыли, одобрительно кивнул:

– И правда поезжайте, друзья. Все поезжайте. Прошу прощения, но я хочу остаться один: мне нездоровится.

Князь, известный приступами чёрной меланхолии и переменчивым нравом, почти грубо вытолкал гостей. Они расходились, недоумевающие и растерянные.

– Поедем? – Летнин подхватил Алексея. – Извозчик!

Лихач на чалой лошади домчал их до Выборгской стороны, где жил Фифа. Круглая луна, похожая на рыбий глаз, заливала город серебристым призрачным светом, ветер стих, но мороз окреп и кусал ледяными иглами нос и щёки.

Окна в квартире их товарища оказались тёмными, а на стук никто не ответил. В молчании друзья разъехались. Странная тоска навалилась на них: та, которую не утопить в вине, не прогнать шутками.

День, столь радостный вначале, окончился бессонной ночью. Кружинский так и не сомкнул глаз. Ему мешало лунное око, хитро щурившееся сквозь узоры на стекле. Где-то на грани сна и яви дрожала мелодия, рождая чудовищный резонанс.

Глава 3

Удар исподтишка

Ударили самые настоящие русские морозы: газеты писали о бедняках, погибших на чердаках доходных домов. Алексей почти не выходил из квартиры, полностью сосредоточенный на подготовке нового номера – образ Пьеро увлёк его: костюм, музыка, освещение, танец – он продумал всё, воплощая в жизнь сокровенные мечты. Кружинский осунулся и побледнел, зачастую забывая обедать. Неизменным был лишь пузатый бочонок из немецкой аптеки на углу. Одна понюшка белого невесомого порошка – и сознание прояснялось, даря кристальную ясность мысли, энергию, лёгкость. Он забросил заседания «Весёлого покойника», тем более что веселья там осталось мало.

Незаметно пролетел январь, наступил самый короткий месяц года. Накануне премьерного спектакля Кружинский решил пройтись до дома пешком. Потеплело, падал лёгкий снег, а ветер казался почти весенним. Войдя к себе и не зажигая света, он понял, что не один в комнате.

– Кто здесь? – Голос предательски дрогнул.

В серебристом квадрате буквально из тьмы и света соткалась чёрно-белая фигура. Она приближалась, хотя шагов не было слышно.

– Кто здесь? – Алексей почти кричал. От ужаса задрожали ноги, а в затылке закололо.

Печальный Пьеро медленно кивал, сложив на груди руки. Длинные рукава покачивались, подметая пол. Музыка, зловещая, траурная, поднималась, как поднимает голову кобра, прежде чем напасть.

– Слушай, слушай мелодию беды, – прошелестел призрак.

Ртутные слёзы полились из густо зачернённых глаз.

– Это ты? – Кружинский невольно перешёл на шёпот.

Нечто знакомое мелькнуло в повороте головы, интонациях, но мешковатый костюм и грим мешали, путали.

– Это ты. Это можешь быть только ты.

Лунный свет застыл, превращаясь в узкий серебряный клинок, чёрно-белая фигура легко вскочила на него, раскинув для равновесия руки, побрела куда-то ввысь, к равнодушным и холодным звёздам.

Шея затекла и ныла. Алексей открыл глаза. Всё тело ломило от неудобной позы: он заснул одетый, сидя за столом. О ночном призраке думать ему не хотелось. Звонили колокола – полдень, пора собираться в театр.

Уже на сцене, ровно тогда, когда поднимается занавес и воздух в зале чуть дрожит, разделяя мир актёра и мир зрителя, Кружинский, чьё зрение неестественно обострилось после приёма кокаина, увидел, как в замедленной съёмке, открывающуюся дверь. Он узнал опоздавшего гостя – Летнин подошёл почти к самой сцене и остался стоять, спрятавшись за портьерами. Выступление промелькнуло как сон. Аплодисменты, восторги зрителей потеряли всякую значимость. Важными стали лишь серьёзные глаза поэта, жадно ловящие каждое движение Алексея.

Он точно знал, кто его ждёт в гримёрке, хотя проскользнуть из зала в недра театра почти невозможно. Поэтому, когда скрипнула дверь, Кружинский задал вопрос первым:

– Кто?

Александр медленно кивнул, признавая правоту, и так же медленно и веско проронил:

– Ланской. Вчера утром он застрелился у себя на квартире.

Кружинского словно пронзила молния узнавания! Под личиной Пьеро ему явился князь Никита, уже покойный.

Проглотив колючий ком, застрявший в горле, он нашёл силы спросить:

– Почему?

Летнин сел на продавленный узкий диванчик, передёрнул плечами: в гримёрке было почти по-уличному холодно.

– Толком никому ничего не известно. Мы давно не собирались вместе после того вечера. – Он откашлялся. – По слухам, его отец разорился, пустившись в сомнительные коммерческие операции, а Никита играл и не смог выплатить долг.

Оба молчали. Тишина, густая, почти осязаемая, давила на плечи.

– Князь был меланхоликом. – Летнин покачал головой. – Часто хандрил. Он не появлялся в обществе, сидел запершись у себя, никого не принимал.

– А шкатулка? – Вопрос сорвался с губ буквально против воли.

– Шкатулка? О чём ты? Ах, та самая штука? Не знаю, право, где она. Но при чём здесь это? И Фифа пропал, – невпопад добавил Летнин.

Кружинский вздохнул:

– А ведь князюшка приходил ко мне попрощаться. Вчера вечером. Он говорил о музыке, всё началось с неё.

Летнин ошарашенно молчал. Алексей вскочил:

– Нужно узнать, где она. Поедем на квартиру Никиты – хоть кто-нибудь там будет!

Толпа заполонила Литейный, в весёлой суматохе немного отлегло от сердца. Свежий ветер разогнал тоску.

– Пройдёмся? – улыбнулся Летнин.

– Здесь недалеко, – кивнул Алексей.

Дверь в дом Ланского была приоткрыта, люди входили и выходили. Из высоких окон лился свет, пахло ладаном. Где-то громко и отчаянно рыдала женщина. Микола, чёрный от горя, дикоглазый, провёл их в комнату. Чадили свечи, отбрасывая извивающиеся, как змеи, тени. Около гроба теснились родственники, дьячок бормотал молитвы. Музыкальной шкатулки нигде не было видно.

Они попытались допросить верного дядьку, но тот лишь махнул лапой с неестественно длинными ногтями. Изо рта его вырывалось рычание, непохожее на человеческую речь.

– Что с Миколой? – Алексей потянул товарища, спеша уйти подальше.

– Посмотри, какая луна. Бедняга едва терпит. А в доме столько чужих.

В ответ на недоумевающий взгляд поэт покачал головой:

– Вер это. Знаешь, полузвери-полулюди. Оборотень, по-нашему. Никита однажды проболтался, его прадед-немец приехал в Россию вместе с Петром, а слугу привёз с собой. Верного слугу, по-звериному верного. Такого, что не задумываясь убьёт за хозяина. И ещё он говорил: Ланские не умирают своей смертью – когда приходит время, их обращают в волков, они живут вторую жизнь, только в облике зверя.

Алексей улыбнулся, но гримаса быстро сползла с лица. Будто наяву он увидел глаза Миколы: зелёные, прозрачно-злые, прорезанные узким вертикальным зрачком.