Российский колокол № 2 (51) 2025 - Литературно-художественный журнал

скромного фельдшера, героя войны. Водоворот революции вынес его к берегам Франции, где след потерялся. Семь зверей – семь грехов семьдесят лет терзали многострадальную Россию.

Мария Седых

Теург

Смерть побеждающий вечный закон – это любовь моя.

Рабиндранат Тагор

– Назовись! – приказал Поймен.

Горячий ветер мигом донёс приказ, и зыбкий силуэт замер шагах в тридцати безмолвно.

Воздух кипел на медленном солнце-огне, дрожал над иссохшим полем, будто и сам норовил переплавиться в свет. Намерение это раздражало Поймена: он не мог разглядеть застывшего невдалеке человека.

Крепкий юный Агатон и огромный Бубалус, одним своим видом способный напугать недруга, остались далеко позади. Поймен слишком увлёкся поисками: сегодня в поле попадалось то, из чего получатся лучшие на свете боги.

Драться в одиночку… Нет, он, конечно, не боялся. Если знал, с кем ему биться.

Ныне же солнце было не на его стороне – во всех, очевидно, смыслах.

«Вредительство», – подумал Поймен. И снял с плеча трёхзубую мотыгу, представляя, как цепляет вредное солнце и стаскивает наземь, чтобы проучить; заточенные шипы грозно блеснули. Поймен больше любил называть их рогами. Так вернее: это ведь не оружие, а орудие. Значит, и не хищник. Крови ему не надо. Но, защищая хозяина, может, как Бубалус, боднуть – мало-то не покажется.

Жаль только, что буйвол – создание медлительное.

«Жаль, – успел подумать Поймен, – что эта здоровая псина в разы проворней».

– Агатон! – крикнул он, прежде чем тварь, сопровождавшая незнакомца, оказалась рядом.

Невообразимо огромная – да ещё и жёлтая, как львы из старых детских книжек, – собака скалила кривые зубы, припадая к земле перед прыжком.

Короткий свист рассёк воздух, и тут же зверь затих. Не стал нападать.

Опередили.

– Моё, – раздалось над самым ухом Поймена.

Женский голос оглушил до мурашек.

Поймен упал навзничь: чем-то подсекло ноги. Растянувшись поперёк борозды и пытаясь вдохнуть, он думал: будь он словом, ударение сейчас пришлось бы на каждый слог.

Открыл было глаза и тут же зажмурился: прямо ему в лицо женщина направляла остриё… Копья?

– Моё.

Поймен почувствовал, как остриём она постукивает по линзе его очков; после давнишних приключений уцелела только правая.

«Хорошо всё-таки, – подумал Поймен, – что очки на резинке: тут бы и второй пришёл конец…»

– Отдай то, что она попрашивает, Поймен! – полезный совет до смерти напуганного человека раздался откуда-то сбоку.

Агатон подоспел. Ни с кем не перепутаешь. «Попрашивает», надо же.

– Чем она тычет мне в морду, дорогой Агатон? – Умение вести увлекательные беседы в любых ситуациях Поймен всегда считал своей сильной стороной.

– Это багор, – любезно сообщила женщина, опередив дорогого Агатона, – дёрнешься – вырву потроха.

Безжалостное, как стрелка часов, остриё переместилось ближе к сердцу Поймена. Теперь он мог разглядеть лицо женщины – молодое, узкое, загорелое. Не злое.

– Да что багор, – продолжал перепуганный Агатон, – зверюжа нас…

– Сожрёт, если что. – Женщина, казалось, была рада такой проницательной догадке.

И питомец её зарычал, как какой-нибудь динозавр, в подтверждение хозяйкиных слов.

– Но не будет, если я попрошу, – добавила незнакомка. – Делай, что говорят.

Поразмыслив, Поймен не стал ни спорить, ни шутить, что, к несчастью, очко осталось только одно.

– Откуда ты? – спросил он, стаскивая с головы полуслепые очки и протягивая их незнакомке.

Забрав очки, женщина бросила багор наземь и принялась изучать «трофей». Вопрос Поймена она, казалось, не услышала. Тот усмехнулся собственной наивности.

Выяснить, кто и откуда пришёл в их убогие места, – спросил бы чего полегче. Вероятный ответ: из мест столь же убогих, ибо других не осталось. Точный ответ, скорее всего, неизвестен. Даже ей самой.

Всё-то забыл этот разъятый мир.

Агатон, опасливо поглядывая на жёлтого пса, приблизился – помочь Поймену подняться.

Глянув линзу на свет, женщина спрятала очки в одном из бесчисленных карманов грязной мешковатой рубахи.

– Зачем они тебе? – полюбопытствовал Поймен.

– Не слишком ли много вопросов?

– Видишь, не убивает, – вздохнул Поймен, обращаясь к другу, – только хамит. Делает, значит, сильнее. И немного несчастнее, – добавил он, наблюдая, как незнакомка разглядывает Агатона.

Он знал, что уступает другу в глазах женщин. Агатон – высокий, тонкий, ясноглазый – был заметно моложе. И не сутулился.

Однако, недолго полюбовавшись юношей, женщина перевела взгляд на его старшего товарища. Пока Агатон, как ребёнок в зоосаду, пялился на присмиревшую псину, вывалившую красный язык и неистово чесавшую за ухом громадной лапой, хозяйка её изучала Поймена.

Так долго, что тот наконец не выдержал:

– У меня гигантский буйвол есть. Вот там есть чему подивиться. Где-то бродит тут – хочешь, приведу?

Он сложил руки козырьком, выискивая Бубалоса.

– Значит, рядом поселение? – поинтересовалась женщина. – Где вы живёте?

– В посёлке. Тут недалеко, – отозвался Поймен.

– Могу я попроситься на ночлег? Жуть как хочется есть. И пить. – Женщина потупилась.

Поймен уставился на неё.

Обгоревшие плечи, впалые щёки. Чумазая, тощая.

Ему вдруг стало жаль её. Он заметил искусанные губы и тени под глазами.

Поймен пытался понять, какого оттенка радужки этих глаз, но столько всего отвлекало в движениях и облике женщины, что он никак не мог подобрать этому цвету подходящее название. Вот она шагнула навстречу так, будто его одного и искала в этом поле. Подобрала багор, сжала его так, будто готова была подцепить и снять уродливую шкурку со зримого мира. Какая уж тут палитра?

– Ты планировала его убить, а теперь просишь помощь. – Голос Агатона сбил морок.

– Он выхватил оружие, – пожала плечами женщина, – мы с Монами испугались.

Поймен невольно улыбнулся.

– Женщина, чью собаку-убийцу зовут Монами, – серьёзно произнёс он, воздевая палец к небесам, – не может причинить кому-либо вред.

– Ты отбирала очки, – не унимался Агатон.

– Я думала, он убить меня хочет. Он выхватил оружие, – повторила женщина, – я обезвредила. И отобрала самое ценное.

«Самое ценное?»

Поймена одолевало любопытство.

– Поесть-попить обеспечу, – пообещал он, – но у меня есть одно условие.

– Вернуть очки? – вздохнула женщина.

Поймен помотал головой:

– Объясни, зачем они тебе.

Женщина помедлила, странно улыбнулась. Принялась расстёгивать рубаху.

– Ой, нет, – Агатон снова покраснел, – у Поймена есть женщина, такое нам не годится, мы не…

Незнакомка распахнула рубашку.

– Моё разбитое сердце, – торжественно объявила она.

Агатон с облегчением выдохнул: худую грудь прикрывала грязная майка.

А Поймен долго не мог отвести взгляд от того, что блестело на засаленной подкладке. Чего здесь только не было: драгоценные камни и осколки зеркал, рыболовецкие крючки и блёсны, бутылочные стёкла, украшения – от медных до золотых, – металлические трубочки, крошечные цветные лампочки и линзы всевозможных размеров и форм.

– Ты искательница, – улыбнулся Поймен.

Женщина кивнула.

Сорока сороку видит издалёка. Если солнце не мешается.

Поймен был превосходным искателем. С пустыми руками в посёлок не возвращался. Всегда находил в полях и оврагах, на дорогах и среди руин городов то, что другие бы и не приметили.

– И ты идёшь по руслам рек, – добавил он, глядя на крючки.

Почти все реки высохли. Для самых отважных они стали дорогами. Для самых любопытных – источником находок.

Женщина снова кивнула. И улыбнулась.

Да так, что ненависть к себе, стареющему и противному, к миру, гниющему и разобранному, к людям, глупым и злым, ненадолго отступила.

Ему хотелось целый день задавать ей вопросы.

Он повторил самый главный:

– Как тебя зовут?

– Имармени, – назвалась она.

⁂

Вскоре Агатон вёл Бубалоса в сторону дома, придерживая гиганта за деревянное ярмо и делая вид, что направляет буйвола. Будь тот хоть малость строптивей – не позволил бы мальчишке даже воображать, что он что-то тут решает. Но, к счастью, Бубалос был большой добряк. К тому же Агатон сгонял слепней с его нежных очей, и за то буйвол был ему благодарен.

Поймен шёл за плугом. Сила его медлительного зверя вскрывала потрескавшуюся, посеревшую корку пашни, выворачивала её наизнанку. По привычке, ставшей уже частью его существа, Поймен тут же щурился –