Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

отнёсся к американской делегации с полным сочувствием и даже с воодушевлением, так как считал, что при теперешнем положении дел Северная Америка способна помочь нам самым решительным образом и повлиять на отношение к нам европейских союзников.

Борис Александрович Бахметьев

Надо сказать, что одним из мотивов, по которым я так быстро решился на участие в делегации в САСШ, было моё личное знакомство с Б.А. Бахметьевым. Я считал, что именно я единственный из всего состава дипломатической канцелярии при Деникине мог быть посредником между нашим посольством в Вашингтоне и деникинской армией. Никто из наших дипломатических чиновников не был лично знаком с Бахметьевым, который вообще на посольский пост в Вашингтоне попал случайно благодаря П.Н. Милюкову, назначившему его на место Ю.П. Бахметева, ушедшего немедленно после Февральской революции 1917 г.

Как я отмечал во II части моих записок, между Бахметевым, царским послом, и Милюковым была антипатия, так как Бахметев когда-то настоял в качестве дипломатического агента на высылке Милюкова из Софии. Не дожидаясь увольнения от Милюкова, Ю.П. Бахметев сам подал в отставку, ссылаясь на свои «монархические чувства», якобы не позволявшие ему выполнять при Временном правительстве столь ответственные обязанности. Милюков сам потом в Париже говорил мне, что именно он, Милюков, назначил в САСШ Б.А. Бахметьева, который тогда был профессором Петербургского политехнического института по кафедре гидравлики. Милюков тут же прибавил, что ему Бахметьева «подсунули», что позже он получил неблагоприятную информацию о Бахметьеве, который в 1916 г. ездил в САСШ в связи с приёмкой какого-то военного снаряжения и вёл себя там не вполне добропорядочно. Но когда эта неблагоприятная информация была им, Милюковым, получена, то он уже не был больше министром иностранных дел, а Бахметьев был послом в Вашингтоне, и Временное правительство не чувствовало себя настолько прочным, чтобы менять им же назначенных послов без серьёзного подрыва престижа, да и Милюков не проявил тогда, наверное, должной энергии.

Я познакомился с Бахметьевым у моих родственников. Я не мог поручиться за него в финансовых делах, но никогда ничего плохого о нём не слышал. Во всяком случае, благодаря моему личному знакомству с Бахметьевым я мог, конечно, избегнуть остроты постановки некоторых трудных вопросов, а такие были. Не тогда, в первый мой приезд в Таганрог, а позже я узнал, что отношения между Бахметьевым и Деникиным были весьма своеобразны. Бахметьев из сумм посольства субсидировал южнорусское правительство, как он субсидировал и Сазонова, и наше посольство в Париже, но деникинские круги находили, что его субсидия ничтожна по сравнению с тем, что он мог бы им давать. Незадолго до моего приезда в Ростов туда прибыл барон Вольф, служивший в Америке в качестве военного атташе, и рассказал Деникину про Бахметьева.

Надо сказать, что военный атташе — такая уж установилась русская (а может быть, и всемирная) традиция — является если не дублёром, то, во всяком случае, соглядатаем дипломатического представителя и, как общее правило, старается ставить ему палки в колёса. Сколько было случаев, когда вследствие интриг военного агента дипломатический представитель терял своё место. В особенности это относится к Балканам, где такие случаи были в русской практике сплошь да рядом.

Я лично не был знаком да так и не познакомился с бароном Вольфом. Сазонов называл его доклад Деникину «сплетнями», но Сазонов вообще относился с явным пристрастием к Бахметьеву: он его оценил во время приезда в Париж в 1919 г., и, кроме того, именно Бахметьев финансировал всю нашу антибольшевистскую «дипломатическую акцию», руководил которой сам Сазонов. Доклад Вольфа, быть может, неточный в цифрах или отдельных данных, несомненно соответствовал объективному положению вещей: огромные денежные суммы, лежавшие на текущем счёте посольства в виде аванса за платежи по американским военным заказам для России, Бахметьев в октябре 1917 г. перевёл на свой текущий счёт.

Временное правительство, по примеру царского, предпочитало расплачиваться за американские заказы в Вашингтоне, а не в Петрограде, поэтому вашингтонскому посольству высылались вперёд суммы для расплаты на месте по заказам. Когда произошёл большевистский переворот, Бахметьев, опасаясь, что эти денежные суммы будут конфискованы или секвестрованы правительством САСШ по требованию советского правительства, перевёл их на себя. По показанию Вольфа, эти суммы составляли будто бы 58 млн. долл. В самом деле, предприняв этот шаг, Бахметьев проявил остроумие и практическую находчивость: уважение к частной собственности в Северной Америке настолько укоренилось в правительственном и общественном сознании, что этот перевод казённых сумм на себя не возбудил никакого сомнения ни у кого в САСШ. Бахметьев бесконтрольно распоряжался крупнейшими суммами на своём текущем счёте, и его чеки свято оплачивались.

Между тем в остальных посольствах, как то в Париже и Лондоне, этого сделано не было, и там английское и французское правительства сейчас же наложили секвестр на казённые суммы, в результате чего посольства оказались без средств.

Поскольку американские заказы были самыми крупными из наших заграничных заказов, то, естественно, и суммы, положенные на текущий счёт вашингтонского посольства, были самыми крупными. Не могу ручаться за точность цифры, названной Вольфом, но никого она тогда не удивляла, и, конечно, для расплаты по военным заказам в Америке нужен был не один десяток миллионов долларов. Таким образом, благодаря этой смелой финансовой операции Бахметьев спас огромные казённые капиталы. Как он ими распоряжался, на что их тратил? Этого, я думаю, никто из дипломатического ведомства, кроме самого Бахметьева, сказать не может, так как он никогда и никому не давал отчёта в этих расходах.

М.В. Бернацкий в Париже в 1921 г. говорил мне, что Бахметьев ему никакого отчёта не давал, а он, Бернацкий, его и не требовал, считая это личным делом самого Бахметьева. А ведь Бернацкий был бессменным министром финансов от Временного правительства до Деникина и Врангеля, т.е. именно тем самым лицом, перед которым должен был отчитываться Бахметьев. Неблагоприятное впечатление, конечно, производило и то, что Бахметьев увеличил сам себе жалованье до 160 тыс. долл, в год, между тем как его предшественник получал по штату 60 тыс. руб., т.е. 30 тыс. долл., иначе говоря, в пять раз меньше. Это увеличение было произведено после октябрьского переворота в 1917 г. и именно самим Бахметьевым.

Все эти закулисные стороны финансового положения Бахметьева и его бесконтрольного единоличного хозяйничанья с крупнейшими денежными суммами, само собой разумеется, стали мне известны далеко не сразу; если бы я все эти подробности узнал тотчас по приезде, то не согласился бы с таким лёгким сердцем на участие в предположенной делегации в САСШ. В деникинских кругах о Бахметьеве отзывались самым отрицательным образом.