Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

при себе, проявляя больше веры в Добровольческую армию, чем в союзников. Между Нератовым и Сазоновым, это я понял потом, существовал антагонизм, и Нератов увлёкся успехами Добровольческой армии настолько, что, как он мне сам позже признался, помешал моей поездке в Париж.

Конечно, моей матери я верил больше, чем телеграмме Татищева, и мог бы прямым обращением в Париж к Сазонову выяснить истину, но я понимал, что Нератов был сильнее Сазонова и я не получил бы денег без посредства дипломатической канцелярии в Таганроге, равно как и дипломатических паспортов. Приходилось склониться к поездке в Таганрог. Как я уже писал, место юрисконсульта дожидалось меня в течение девяти месяцев, и когда Нератов получил наконец от меня телеграмму, то ему, кипевшему всё это время в деникинском котле, захотелось и меня втянуть в это дело, так как, само собой разумеется, ему было невесело отдуваться при Деникине за Сазонова.

Мне, только что выкарабкавшемуся из-под советской власти, трудно было себе представить и этот сазоновско-нератовский антагонизм, и страстное желание Нератова не выпустить меня из своих рук. Признаюсь, я как-то сразу охладел к белой дипломатической канцелярии — можно сказать, я чуть не заплатил жизнью за попытку пробраться в Крым, чтобы ехать в Париж к Сазонову, пробовал и через Петроград, наконец, смастерил путешествие в Крым при всей трудности большевистских железнодорожных путешествий, и вдруг, когда я телеграфирую Нератову, он, вместо того чтобы помочь мне в большом деле, вызывает меня в Таганрог!

Приходилось, однако, мириться с таким оборотом дела, и я снова отправился в Симферополь, где уже был назначен деникинский губернатор Татищев, родной брат нашего помощника начальника дипломатической канцелярии, от которого я имел телеграмму. Прошло меньше месяца, как я разговаривал в «красном Симферополе» со всемогущим Ульяновым, братом Ленина, с рекомендательным письмом чекиста, а теперь я отправился в столицу Таврической губернии.

Правда, действительность показала, что между красным и белым Симферополем разница небольшая. Моё путешествие началось с того, что, приехав в город, я не нашёл на станции ни одного извозчика, и мне пришлось в 10-м часу ночи идти пешком с вокзала. Несколько удивлённый пустынным видом города, я шёл спокойно, как вдруг, проходя мимо одного здания, был остановлен часовым, потребовавшим пропуск, — оказывается, после 8 часов вечера запрещалось хождение по городу без пропуска. Часовой провёл меня ни больше ни меньше как в комендатуру города, т.е. попросту в контрразведку. Всё здание было набито военными и арестованными, офицеры пьяны, матерщина и слово «расстрел» висели в воздухе непрестанно. Никогда не будучи арестованным иначе, как ещё при царском режиме, за пустячное незнание местного распоряжения в 1915 г. на нашей даче, что кончилось смехом, я и здесь был вторично арестован белыми, имея в кармане царский паспорт чиновника Министерства иностранных дел и приглашение в Таганрог.

Чтобы не попасть случайно впросак, я часовому сказал отвести меня к начальнику контрразведки. Несмотря на нежелание часового, хотевшего меня сплавить дежурному офицеру, я настоял на своём, и меня провели в накуренную комнату, где сидело начальство. Человек без воротничка и небритый крайне раздражённым тоном стал меня расспрашивать. Я вынул телеграмму от Татищева, и тот, прочтя её, сказал: «Я начальник контрразведки Андриевский, счастье ваше, что при вас эта телеграмма, а то нам некогда разбираться, кто свой, кто чужой». Я был немедленно отпущен с тем же часовым и с пропуском, но у меня навсегда остался неприятный привкус от господ которым «некогда разбираться, кто свой, кто чужой».

Когда позже я узнал, что сын Брусилова был расстрелян белыми, то вспомнил о начальнике деникинской контрразведки Андриевском — tel mattre, tel valet[24], второстепенные чины контрразведки тоже не давали себе труда разбираться, кто свой, кто чужой. Нужно, конечно, сказать, что город был далеко не спокоен после ухода красных, не все коммунистические элементы успели ускользнуть, и их вылавливали, заодно губя и невинных. Спасло меня и то, что у меня была телеграмма за подписью Татищева без инициалов, а Татищев, только что назначенный губернатором, ожидался со дня на день. Андриевский, без сомнения, был убеждён, что у меня телеграмма от Татищева-губернатора — магической фамилии было достаточно.

В Симферополе я узнал, что сообщение с Таганрогом по железной дороге не налажено и что лучше всего ехать морем на военно-морском судне, так как пассажирского пароходного сообщения тоже ещё нет. Из Ялты уходил миноносец в Новороссийск, надо было спешить, пользуясь первой же оказией. Такая оказия представилась: князь Владимир Андреевич Оболенский, которого я встретил в Симферополе, уезжал на автомобиле в Ялту и на другой день в 12 часов с миноносцем отправлялся в Новороссийск. Объяснив Оболенскому, в чём дело, я получил любезное предложение ехать с ним в автомобиле. Мы условились встретиться в 2 часа дня. Когда я с чемоданом подъехал к условленному месту, князь, смущённый, извинился передо мной: кто-то из генералов по спешному военному делу должен был отправляться в Новороссийск, и в автомобиле, таким образом, не оставалось места.

Такие случаи были на каждом шагу — время было военное, и военным по военному делу давалось поневоле преимущество, так как правительство было в их руках. Я отправился в экипаже, но нет ничего удивительного, что при этом несовременном способе передвижения (другого мне не оставалось) я опоздал и, когда подъезжал к Ялте, увидел отплывавший миноносец. В эти времена каждая оказия была на счету, никакого регулярного сообщения с Новороссийском не было. Дожидаться в Ялте такой оказии, которая могла представиться и через десять, и через четырнадцать дней, было бы потерей времени. Я возвратился в Севастополь и там застал приглашение от моего родственника П.П. Гронского, который писал мне из Ростова-на-Дону, куда он прибыл из Екатеринослава, чтобы я немедленно приезжал для работы в известном впоследствии ОСВАГе[25], о котором я тогда ничего не знал.

В столице деникинской России

Таким образом, я имел приглашение и по дипломатической части, и по части внутренне-правительственной работы, но мои личные дела семейного свойства заставили меня на этот раз повременить. Мне пришлось ещё дважды съездить в Симферополь, а оттуда в Харьков, где я мог теперь при белых наблюдать этот город, виденный ранее мною при немцах и гетмане по дороге из Петрограда в Севастополь. Зрелище было впечатляющим, так как Харьков был совсем недавно освобождён от большевиков и языки у жителей развязались. С неописуемым ужасом рассказывали они про зверства местной харьковской чрезвычайки. Власти снимали фотографии, записывали показания и т.д. Как и полагается, из трёх дней, проведённых там, я целый день