Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

приятно Энгельгардту, который прибавил, что хотя он, Энгельгардт, французским владеет безукоризненно, но английский не знает, а между тем неизвестно, кто будет главой нашей делегации, и если бы Деникин согласился его отпустить, то и он охотно поехал бы.

Эти откровенные слова в первую же встречу со мной Энгельгардт позже, по всей вероятности, забыл, но мне запомнилось его желание встать во главе делегации, которое потом объяснило мне дальнейшее поведение Энгельгардта. Что касается моей кандидатуры, то Энгельгардт взял на себя щекотливые объяснения с Нератовым, сказав, что вырвет у Деникина обещание послать меня в САСШ от дипломатического ведомства и, если Нератов заупрямится, прикроется авторитетом Деникина. Энгельгардт не преминул, конечно, подчеркнуть, что в настоящий момент, когда САСШ играют такую роль в мировой международной политике, посылка делегации не может не иметь самых важных последствий для отношения Европы к белому движению. При этом он сказал, что инициатива посылки делегации принадлежит молодому инженеру В.Н. Кривобоку, приехавшему из САСШ и сделавшему обстоятельный доклад Деникину о Северной Америке и отношении тамошнего общественного мнения к Добровольческой армии. Интерес к событиям там был повышенный, а информации никакой.

Само собой разумеется, информация, надлежащим образом поставленная, могла не только вызвать моральное сочувствие самых широких кругов американского народа, но и повлечь за собой политическую и финансовую поддержку правительства САСШ и оказать давление на европейские державы (т.е. союзников). Я спросил, как к этому относится Нератов. Энгельгардт ответил: «Весьма сочувственно, но отговаривается неимением чиновников для такого ответственного дела». «Теперь он отговариваться не сможет, раз вы приехали», — любезно добавил Энгельгардт. Он к тому же всячески подчёркивал, что посылка делегации ввиду военно-стратегической обстановки и ослепительных успехов Добровольческой армии — дело крайне спешное. Этого мне не нужно было объяснять, так как, очевидно, надо было ковать железо, пока горячо, пока моральный авторитет САСШ, или, вернее, Вудро Вильсона, ещё высок у союзников и пока военные успехи Добровольческой армии создавали ей необходимый для дипломатических переговоров победный ореол.

Расстались Гронский, Энгельгардт и я в самом приятном настроении. Впервые после крушения поездки в Париж к Сазонову я почувствовал, что имею наконец возможность быть действительно полезным на дипломатическом поприще. В некоторых отношениях американская делегация была для меня лично даже более интересной, чем работа с Сазоновым на Версальском конгрессе. Там, по-видимому, дело было настолько испорчено предшествующими протестами Сазонова и всем его поведением, что едва ли мой запоздалый приезд мог помочь. Напротив, дело с САСШ было хорошо тем, что в этом отношении перед нами была carte blanche и на меня падала задача, с одной стороны, чрезвычайно ответственная, а с другой стороны, весьма заманчивая — стать посредником между Добровольческой армией и Вудро Вильсоном, так как по американским законам всю внешнюю политику ведёт сам президент, во всяком случае, выбирает её общие направления.

Что касается Нератова, то я отдавал себе отчёт в некорректности моего поступка с формально-чиновничьей точки зрения, но ведь и Нератов поступил со мной некорректно, не помогая мне в организации моей поездки и удерживая меня на юге России вопреки желанию министра, т.е. Сазонова. Нельзя здесь, конечно, не отметить и роли случая: если бы я поехал прямо в Таганрог, то мог бы и не сразу узнать об американской делегации, а после того как я был бы зачислен в штат дипломатической канцелярии при Деникине, мне не так-то легко было бы вырваться. Правда, я нарочно остановился в Ростове, чтобы не попасть впросак, приехав прямо в Таганрог, но было чистой случайностью, что вопрос об американской делегации созрел как раз в момент моего приезда.

Дипломатическая канцелярия Деникина

На другой день рано утром я выехал в Таганрог. День был праздничный — 31 августа, вся дипломатическая канцелярия была в церкви во главе с Нератовым и Татищевым. Я отправился в церковь и своим появлением вызвал большое удивление моих коллег по дипломатическому ведомству, так как не сообщил им о дне своего приезда. После всего, что я видел, мне уже не казалось необычным встретить людей, которых я привык видеть в Петербурге на Дворцовой площади, в маленьком провинциальном городе, известном больше всего смертью в нём Александра I. После ростовского оживления этот тихий город навевал на меня, лично ничем с ним не связанного, и скуку, и какую-то мрачность. Мои мысли все больше обращались не к возвращению старой России, а к какой-то её загадочной смерти вроде легендарной кончины Александра I.

Я строил догадки относительно того, почему Деникин, этот бравый генерал (только что женившийся на дочери своего однополчанина), выбрал для своей резиденции Таганрог, неужели почти через сто лет после смерти Александра I в этом же самом неожиданном месте погибнет и мечта о воскрешении старой России? Повторяю, подобные мистические настроения свойственны были не мне одному, и, как я узнал позже, весьма высокопоставленные лица в Таганроге занимались тем, что вызывали на спиритических сеансах дух Александра I, чтобы узнать дальнейшую судьбу Добровольческой армии.

В числе моих дипломатических коллег я не без удивления увидел моего бывшего начальника М.И. Догеля, которого ещё сравнительно недавно встречал в Киеве при гетмане. Тогда Догель был в полном блеске своего «украинства», а также своих совершенно новеньких костюмчиков, теперь он держал себя скромно до застенчивости и если не успел сносить своего киевского гардероба, то, как было видно, и не обновлял его.

Внешний вид наших чиновников был разношёрстным. Не все были в должной мере элегантны, а иные прямо плохо одеты. Это были только что приехавшие из советской России, как, например, князь Васильчиков, бывший чиновник нашего главного отдела — Канцелярии министра. Были и такие, которым почему-то не везло, как, например, граф С.П. Толстой: начальство ни за что не желало зачислить его в штат, и он явно бедствовал.

Вообще a la guerre comme a la guerre[27], эпоха гражданской войны сильно отразилась на внешнем виде людей, лоск исчезал. Этот далеко не блестящий внешний вид соответствовал и спартанской простоте жизни как в отношении еды, так и в особенности в отношении помещения. Вся дипломатическая канцелярия размещалась в восьми комнатах, в которых, кроме того, жили две семьи — Нератов с женой, а с ними и Догель, и семья Татищева с детьми. Обедали все вместе, за одним столом. Хозяйкой дома была Варвара Владимировна Нератова, ей помогала молодая Людмила Алексеевна Беланович. Каждый чиновник ежемесячно вносил свой пай Нератовой, при этом был такой недостаток посуды, что каждый имел лишь одну чашку или стакан. Но и их было трудно достать, так