Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али

Эйхман с помощью венгерской жандармерии. Одним из германских чиновников, прибывших в Будапешт сразу после 19 марта, был Леопольд Шеффлер из Германского рейхсбанка. Он руководил финансовым управлением в Париже, а затем, после стажировки в оккупированной Польше, стал соучредителем Центрального банка Украины. Теперь он приступил к службе в Будапеште. Первым делом 23 апреля он отправил в отставку действующего президента Национального банка и поставил на его место готового к сотрудничеству Иштвана Белатину («Он всегда хорошо с нами ладил»). 26 апреля новый президент организовал передачу в Национальный банк всех находившихся в банковских сейфах ценностей и ценных бумаг, принадлежавших евреям. 28 апреля Шеффлер стал проявлять интерес к состоянию золотовалютных резервов Венгрии, а также затребовал отчеты и экспертные заключения – особенно из экономического отдела[635] (в январе 2004 года старший сотрудник Венгерского государственного архива вспоминал: «Как только я приступил к работе, я сразу же запретил просмотр дел Венгерского национального банка»).

На основании других источников можно приблизительно набросать картину того, как развивалась ситуация дальше. 23 мая 1944 года чиновники рейхсминистерства экономики на совещании по Венгрии с удовлетворением заявили: «За это время было доработано венгерское законодательство в отношении евреев. Венгерское правительство ожидает, что большие финансовые усилия, которые потребуются в рамках совместных военных действий, могут быть в значительной степени покрыты за счет экспроприации собственности евреев. Она должна составить не менее одной трети всей национальной собственности. Существует значительная вероятность ее конфискации»[636]. Ответственный за Венгрию референт и протоколист этого совещания заявил в июне: «Радикальное решение еврейского вопроса [значительно продвинулось вперед]». Покинув территорию Венгрии, «евреи потеряли венгерское гражданство, и их имущество по закону отходит венгерскому государству». Таким образом, «возросшие финансовые требования к венгерскому государству до сих пор можно было удовлетворять за счет конфискованных еврейских денег», поэтому обращение банкнот «не нужно значительно увеличивать», а инфляции пока удается избежать. Но ситуация находится под угрозой «из-за обширных, оплачиваемых определенным образом закупок германского вермахта в Венгрии»[637].

Экспроприация собственности евреев в Венгрии была проведена тем же правительственным чиновником, который в то время руководил комитетом по монополии на спиртные напитки. Комитет по монополии был создан в 1941 году, и налог на ликеро-водочную продукцию постоянно увеличивался, чтобы собрать средства для венгерских войск, сражавшихся вместе с немцами против Советского Союза. Двойная функция, которую выполнял глава комитета по монополии в 1944 году, и «мадьяризация» еврейской собственности в финансировании войны в Венгрии ощущались и в кадровой политике нового правительства страны.

Незадолго до окончания войны успех в конфискации имущества евреев оказался меньше ожидаемого. В начале октября 1944 года финансовый советник Геринга Отто Доннер оценил ситуацию в Будапеште. В среднесрочной перспективе он предсказал значительные шансы получения пользы от использования еврейской собственности для венгерского военного бюджета. Однако поскольку для краткосрочного покрытия дефицита бюджета «могут приниматься во внимание лишь ее легко реализуемые части», то быстрая выгода «будет гораздо меньше»[638]. И тем не менее к концу германской оккупации она составляла несколько сотен миллионов пенгё. Использовавшееся для этого «еврейское имущество» было «продано» Венгрией в Венгрию. Эта «выручка» потекла из венгерской государственной казны прямо в бюджет германских оккупационных расходов, а оттуда – каждому германскому солдату. Кроме того, этими деньгами частично оплачивался обширный экспорт продовольствия, нефти и боксита в Германию.

Эмиль и Хенни Ульман

В 1938/39 году путем так называемого «еврейского искупления» нацистское государство экспроприировало около четверти все еще доступной собственности германских и австрийских евреев. Остальное оставалось (для стороннего наблюдателя) поначалу якобы нетронутым. Так как оно находилось под доверительным управлением, ценности нередко продавались и – чисто формально – превращались в казначейские обязательства рейха в пользу старого владельца. Преобразование собственности в государственные ценные бумаги Германии заметно разгрузило военную финансовую экономику. Никаких документов о точном объеме таких принудительных покупок облигаций найти не удалось, но 28 августа 1941 года пресс-секретарь рейха прямо указал на то, что «об обмене принадлежащих евреям акций на 3,5 % казначейских облигаций рейха упоминать не следует»[639]. Такая технология (используемая в различных оккупированных странах, например в Голландии и Франции) по превращению земельных участков, акций, золота, серебра и другого капитала умеющими хранить тайну доверительными управляющими в наличные деньги, которые расходуются государством (а затем снова переводятся в форму военных облигаций), была не чем иным, как тотальной экспроприацией собственности без формального юридического акта. Экспроприация либо проводилась позже, либо собственность утрачивалась через государственный дефолт. Поэтому чиновникам, занятым финансированием войны, было неважно – определяли ли они только способ «размещения собственности» в облигациях или просто конфисковывали ее.

Последний способ они осуществили в Германии с помощью постановления № 11 к закону о гражданстве рейха от 25 ноября 1941 года. В проекте, который эксперты обсуждали 15 марта 1941 года, совершенно нейтрально говорилось, что прямая конфискация собственности «служит содействию еврейской эмиграции». Однако в пояснении отмечалось, что формулировка обязана своим появлением вмешательству министерства иностранных дел и призвана «избежать впечатления, что при конфискации собственности речь идет только о способе финансирования войны»[640]. Теперь целиком или частично преобразованная в государственные ценные бумаги собственность германских евреев могла быть передана управлению долгами рейха как окончательно экспроприированная, а соответствующая запись в реестре долгов сразу помечалась как уплаченная. При этом ответственные чиновники должны оставлять в документах как можно меньше следов по этому поводу. Поэтому им пришлось убрать графу «указание фамилии еврея, отдавшего бумаги в уплату долга»[641].

В то время германское финансовое поведение основывалось на весьма выгодной для военного времени формулировке, согласно которой не более 50 % необходимых для войны средств должно приобретаться на кредитной основе. Поэтому списание старых долгов без компенсации создало новую кредитную свободу для войны. Результат этой формы грабежа в одной только Германии можно оценить не менее чем в 2 млрд рейхсмарок.

В особых случаях Германский рейх не оприходовал превращенное в деньги наследство преследуемых и убитых, а обобществлял определенное недвижимое имущество в его первоначальной материальной форме. Согласно указу Гитлера от мая 1941 года, для этой цели особенно подходило такое «имущество и части имущества», которые «по своему характеру служат выполнению задач региональных органов самоуправления». Как видно из соответствующих инструкций, имелись в виду земельные участки, пригодные для расширения или плановой пробивки улиц, «площадей, скверов и спортивных сооружений» или для подобных благотворительных целей. Подходящие дома можно было использовать «например, для размещения муниципальных учреждений, школ, домов гитлерюгенда, детских домов, домов престарелых, учреждений Красного Креста», а впоследствии пустующие земельные участки также использовались «для возведения временного жилья для пострадавших от воздушных