Королевство Кипр и итальянские морские республики в XIII–XV веках - Светлана Владимировна Близнюк

выбежали посмотреть, что случилось, потом жители города весьма охотно приняли участие в драке и разграблении лоджии генуэзцев, в которой особый интерес представлял ящик с документами (το σεντούκιν των γραψιμάτων). Многие граждане Лигурийской республики были убиты в первые же часы конфликта, другие были вынуждены спасаться бегством. Разграблению подверглась не только лоджия генуэзцев, но и, конечно, купеческие лавки и склады[637]. Простая драка очень скоро переросла в настоящее восстание против генуэзцев. В нем проявилась вся ненависть киприотов к генуэзцам, все антигенуэзские настроения, которые копились в отношении их не одно десятилетие. В народе бытовало мнение, что генуэзцы не только грабят Кипр и его население, но и хотят захватить остров. Недаром Леонтий Махера характеризовал генуэзцев как "надменный и коварный" народ, который всегда старался "прибрать Кипр к своим рукам"[638]. Таким образом, в конфликт, который начался как простой раздор между гражданами двух итальянских республик, сразу же были вовлечены киприоты. Однако следует учесть, что антигенуэзские выступления в Фамагусте 1372 г. были исключительно стихийны. Впоследствии генуэзские хронисты попытаются переложить всю вину за уличную резню на кипрских аристократов, и особенно на принца Антиохийского, как наиболее могущественного из них, который якобы отдал приказ о нападении на генуэзцев[639]. Между тем, сначала не было ни малейшего намека на какие бы то ни было организованные действия сторон друг против друга. В первый момент никто не мог и предположить, какие последствия будут иметь эти события для Кипра и для всей геополитической ситуации на Леванте. Никто на Кипре не предполагал, что Фамагуста на много лет станет яблоком раздора в отношениях двух государств: Кипрского королевства и Генуи. Никто, конечно же, не мог и подумать, что остров разделится надвое: Кипр королевский и Кипр генуэзский.

Примечательно поведение короля в событиях октября 1372 г. При первой вспышке конфликта при выходе короля из собора св. Николая сразу после церемонии, как мы видели, его постарались побыстрее проводить во дворец и как бы спрятать за его стенами. Во второй раз Пьера II просто оставили в одной из комнат дворца, где, вероятно, он чувствовал себя в большей безопасности и ждал, когда его дядья, как и прежде, решат за него неожиданно возникшую проблему. Бездействие, пассивность, нерешительность и беспомощность молодого короля с самого начала не предвещали для будущего королевства ничего хорошего. Слабый, безвольный, неопытный в политике новый король не обладал ни политическим чутьем своего деда Гуго IV, ни политической волей импульсивного, энергичного, властного и невероятно смелого отца Пьера I, который в любой ситуации оставался королем и воином, вникал во все дела, лично являлся вдохновителем и проводником своей политики. Пьер II, получив корону, напротив, не освободился от прежней зависимости от родственников, братьев отца, а также не вышел из под влияния своей матери Элеоноры Арагонской. Интересы же последней не совпадали с политикой братьев ее мужа. Это были два полюса, два противоположных политических лагеря в Кипрском государстве, между которыми всегда будет находиться Пьер II. Киприоты однако, согласно Махере, боялись вмешательства в дела королевства Арагона, и принц Антиохийский на этом основании не рискнул арестовать королеву-мать или отправить ее в ссылку[640]. Таким образом, Кипрское королевство в течение нескольких лет после смерти Пьера I и до генуэзского военного вторжения на остров переживало острейший внутриполитический кризис. При таких обстоятельствах отсутствие у Пьера II собственной четкой позиции в государственных делах сыграет в скором времени самую негативную роль в истории Кипрского королевства.

Сразу после коронации Пьер II явно пребывает в состоянии эйфории. Он не только не осознает всей опасности происходящего, но и сам невольно разжигает пламя скорой войны. Через несколько дней после коронации и начала конфликта Пьер II, согласно традиции, жалует своим приближенным титулы и должности Иерусалимского королевства. Самые высокие из них получали, естественно, члены королевской семьи. Так, Жак Лузиньян, дядя короля, сохраняет за собой должность коннетабля Иерусалимского королевства, которую он занял как младший сын Гуго IV еще при жизни отца[641]; свой собственный титул графа Триполи новый король передал своему кузену и сыну принца Антиохийского Жаку Лузиньяну; Леон де Лузиньян[642] стал сенешалем королевства[643]. Одновременно по требованию своей матери король жаловал многочисленные фьефы ее сторонникам. Казалось бы, в этом нет ничего удивительного. Однако новый монарх, как обычно, не учел сложившихся при дворе отношений и своими действиями породил еще один конфликт, который назрел уже внутри правящей фамилии. Дядья короля, узнав о новых пожалованиях, "дабы предотвратить гибель королевства и вред, который они бы сами себе причинили (δια να μεν ξηλοθρευτη το ρηγάτον, και ή ζημία πέση άπάνω τους) уговорили Пьера II аннулировать его решение о раздаче фьефов на том основании, что он еще не достиг двадцатипятилетнего возраста. Естественно, непоследовательность короля провоцировала ненависть Элеоноры Арагонской к братьям ее покойного мужа[644] и могла лишь разъединять кипрское общество в борьбе с хорошо организованным и сильным врагом, каковым в очень скором времени станет для Кипра Генуя. Итак, все условия для будущей войны были заложены в первые же дни правления Пьера II, и они были в значительной степени созданы самим королем.

После того как страсти на улицах Фамагусты несколько утихли, король призвал к себе подеста Генуи Антонио де Нигроне, который, кстати, постоянно находился при дворе во время королевских "празднеств". Именно он, согласно Махере, отдал приказ своим соотечественникам придти на королевский пир с оружием[645]. И именно его без особых разбирательств король опять же устами своего дяди принца Антиохийского обвинил в случившемся. При этом главное обвинение состояло в том, что подеста Генуи и граждане республики испортили королю праздник. От него потребовали письменных объяснений о случившемся. После этого торжества по поводу коронации продолжились, как ни в чем не бывало. Вся свита короля спокойно отправилась к столу ужинать[646]. Создается впечатление, что для короля конфликт был исчерпан, и он о нем просто забыл. Вскоре состоялся рыцарский турнир и великие празднества[647]. Король был столь занят торжествами, что не нашел больше времени принять генуэзского подеста с его объяснениями случившегося. Дальнейшее общение между Пьером II и подеста Генуи проходило только через посредников. Была потеряна последняя возможность урегулировать конфликт путем переговоров, как это всегда делали предшественники Пьера II. Таким образом, конфликт, начавшийся как простая драка между генуэзцами и венецианцами, вскоре стал проблемой, которая должна была решаться исключительно между Кипром и Генуей.

Думается, было бы не совсем правильно рассматривать события 1372 г. как одно из звеньев