Королевство Кипр и итальянские морские республики в XIII–XV веках - Светлана Владимировна Близнюк

постоянных столкновений Кипра и Генуи, а начавшуюся в 1373 г. войну воспринимать как проявление давно назревшей угрозы на том основании, что генуэзские власти в первой половине XIV в. не раз призывали своих граждан к бойкоту Кипра[648]. Призывы генуэзского правительства никогда не приводили к реальному бойкоту Кипра. Многие граждане республики как ни в чем ни бывало продолжали свои дела на острове и не собирались эвакуироваться, возможно, потому, что им реально ничто не угрожало. Никогда обострение отношений, обиды, ссоры и угрозы бойкотов, коих в XIII — первой половине XIV вв. было немало, не приводили к военным действиям друг против друга.

В 1372 г. ситуация вышла из под контроля короля. Фактически, в одночасье страна погрузилась в политический хаос. Действия кипрских властей были не только необдуманными, но и провокационными, направленными не на устранение конфликта, а на его углубление. Через несколько дней после произошедших событий генуэзцы, оправившись от шока, потребовали от короля компенсировать им весь ущерб, вернуть похищенные из их лоджии документы и наказать виновных. В ответ король приказал арестовать всех генуэзцев на том основании, что в день коронации они пришли ко двору с оружием. Среди арестованных оказались генуэзские нобили Франческо Скварчафико и Джулиано де Камилла[649]. Естественно, в сложившейся ситуации генуэзская торговля была полностью парализована. Под угрозой оказалась сама жизнь генуэзцев, остававшихся на острове. Не удивительно, что многие граждане республики, не дожидаясь, когда конфликт будет улажен, покидали остров. Они увозили с собой семьи, имущество и самое главное капиталы. По оценке хронистов, генуэзцы увезли с острова два миллиона дукатов (т. е. 7,5 млн. белых безантов)[650]. Последнее обстоятельство было губительно для кипрской экономики, ибо королевская казна пополнялась, главным образом, за счет торговых налогов и оборота капиталов иностранных купцов на кипрском рынке. Большая же часть этих капиталов принадлежала именно генуэзцам[651]. Отток этого капитала мог весьма быстро обескровить кипрскую экономику и опустошить королевскую казну, которая и так, после многолетних крестовых походов Пьера I, была далеко не полной. В связи с этим король и его советники серьезно забеспокоились. Именем короля было объявлено, что генуэзцы сохраняют все свои привилегии на острове, что, как и прежде, они могут вести торговлю на всем острове, что никто не смеет причинить вред генуэзцу. Нарушителю грозило наказание — отсечение правой руки. Все арестованные генуэзцы были освобождены, и им были принесены извинения[652]. "Все было сделано, — пишет Махера, — чтобы смягчить гнев генуэзцев и намазать им рот медом"[653]. Однако все усилия кипрских властей были слишком запоздавшими. Отчаянная попытка закрыть ворота Фамагусты и силой остановить эвакуацию граждан республики с острова также оказались безрезультатными. Генуэзцы спешно покидали остров, а подеста республики на Кипре слал далеко недружественные по отношению к киприотам донесения в Геную[654]. Леонтий Махера всячески пытается оправдать молодого и неопытного короля. Он несколько меняет хронологию событий и рассказывает, что король сначала объявил о подтверждении привилегий генуэзцев на острове и гарантировал им защиту, а после этого генуэзцы вдруг начали эвакуацию. Остальные кипрские хронисты: Амади, Флорио Бустрон, Страмбальди, — лишь следуют за Махерой. Однако объяснения Махеры кажутся по меньшей мере странными и противоречат логике. Реальные события развивались, как мы видели, в прямо противоположной последовательности.

Кипрская сторона постепенно начала осознавать, что эвакуация генуэзцев грозила ей не только потерей собственных доходов, но и крупным международным скандалом. Маленькое и в сущности слабое Кипрское государство на окраине христианского мира, со всех сторон окруженное мусульманскими странами, не только в финансовом, но и в политическом отношении никогда не могло существовать изолированно, без связей и помощи Западной Европы. Будучи государством, основанным крестоносцами и на протяжении веков оставаясь форпостом крестоносцев на Востоке, оно всегда находилось в тесном контакте с Римской курией и в политических делах в зависимости от нее. Государство крестоносцев, каковым являлось Кипрское королевство, по традиции и согласно крестоносной идеологии, должно было находиться под покровительством Рима. С практической точки зрения только папа мог организовать в случае опасности крестовый поход для защиты латинского государства на Востоке, только он мог донести голос Церкви до всех уголков Европы и воспламенить души европейцев на богоугодное дело. Наконец, только он мог благословить крестоносцев и придать экспедиции форму настоящего "законного" крестового похода. Только тогда поход европейской армии на Восток обретал смысл и значение священной войны. Наконец, только тогда можно было привлечь силы и средства для защиты далекого от Европы средиземноморского острова. Это значит, что арбитром в кипрских политических делах всегда оставался папа. Так было прежде, даже при столь независимом и непредсказуемом Пьере I, так должно было произойти и во время кипро-генуэзского конфликта 1372 г.

Вполне понятно, что, как только генуэзцы начали бойкот острова, кипрские власти поспешили исправить положение. Король немедленно, дабы опередить неприятеля, направил посольство к папе, чтобы представить произошедшее в выгодном для Кипра свете[655]. Одновременно киприоты попытались заключить союз с Византией.

Неповоротливый, безвольный, капризный, слабый, неспособный противостоять проблемам "толстяк", как его называли современники, слыл, несмотря ни на что, завидным женихом среди кипрских аристократов. Действительно, когда бы еще представилась возможность породниться с королевским домом, если не в годину политических неудач и потерь? Поэтому многие из них начинают активно интриговать. Несомненно, первенство на этом пути принадлежит амбициозному графу Эдессы Жану де Морфу. Мы уже упоминали его имя в связи с урегулированием конфликта о престолонаследии Пьера I, когда ему удалось выдать замуж за представителя рода Лузиньянов принца Галилеи Гуго свою старшую дочь Марию. Сам Жан являлся любовником королевы Элеоноры Арагонской. Эта история, как мы уже упоминали, в свое время вызвала большой скандал и пересуды на Кипре. С воцарением Пьера II в 1372 г. в голове Жана созревает план выдать замуж свою вторую дочь Маргариту за самого кипрского короля. Заметим, что род Жана де Морфу не был столь уж знатен. Поэтому брак с королем Кипра должен был стать великой партией для его семьи. Однако на этот раз мечта осталась всего лишь мечтой. Позже в 1385 г. Маргарита вышла замуж за представителя королевского рода, сеньора Бейрута Жана Лузиньяна. Не отставал от графа Эдессы и туркопольер Кипра Жак де Норес, также стремившийся выдать за Пьера II одну из своих дочерей. При этом он обещал королю дать за ней большое приданое, столь нужное короне в условиях войны. Кипрское королевство было разорено войнами предыдущего короля и стояло на пороге еще более опасной войны с Генуей. В такой ситуации киприотам нужна была абсолютно беспроигрышная партия.

Они начали переговоры