Становление писательницы. Мифы и факты викторианского книжного рынка - Линда Петерсон

В любом случае Гаскелл, похоже, не хочет связывать женщину-писательницу с профессиональным авторством – и здесь ее мнение расходится со взглядами самой Бронте и она навязывает «Жизни» собственную точку зрения[a]. Из недавней работы Кэрол А. Бок о первых шагах Бронте на писательской стезе мы знаем, что Шарлотта Бронте была на самом деле более «профессионализирована», чем признает биография, написанная Гаскелл: что она тщательно изучала статьи об авторстве, выходившие во Fraser’s в 1830‑х, сравнивала бумагу, шрифт и верстку поэтических сборников, купила «Помощник автора по печати и издательскому делу» (1839), чтобы разобраться с вопросами публикации для «Стихов» сестер, и переписывалась со Смитом и Уильямсом по вопросам авторских прав и отчислений, особенно когда вела переговоры о втором издании «Грозового перевала»[81]. Бронте не была профессиональной викторианской писательницей в полном смысле, но она абсолютно точно не была просто одаренной любительницей. Издание «Писем» Маргарет Смит раскрывает значительный интерес Бронте к викторианской издательской практике, особенно в ряде писем к Смиту и Уильямсу, в которых она обсуждает переиздание романов ее сестер и которые охватывают вопросы интеллектуальной собственности, гонораров, расходов на рекламу и авторских прав[82]. Тем не менее из всей этой подборки писем в «Жизни» цитируется только одно письмо к Уильямсу от 29 сентября 1850 года, в котором говорится о том, что Шарлотта намерена написать предисловие к переизданию «Грозового перевала», за ним следует письмо к Насси от 3 октября 1850-го, в котором Шарлотта выражает ощущение «тягостной и гнетущей» работы над рукописями сестер, но что она берет на себя «священный долг»[83]. В образе Бронте, нарисованном Гаскелл, долг преобладает над профессионализмом.

Неясно, избегает ли Гаскелл вступать в споры о женском профессионализме, потому что она чувствует, что это неуместно для женщин, или потому, что ярлык «профессионал» указывает на снижение статуса (с точки зрения Бурдье[84]) по сравнению с «гением», или потому, что ей кажется, будто ассоциации с профессионализмом могут повредить образу ее подруги. В конце концов, рецензенты критиковали «Джейн Эйр» (вместе с «Грозовым перевалом») за «грубость» и «неженственность», и в их арсенале могли бы отыскаться новые нападки, сконструируй Гаскелл «профессиональный» (а значит, подспудно «не-женский») образ Шарлотты. Кроме того, Гаскелл, возможно, видела в письмах Бронте связь авторства с романтическими представлениями о гении, вдохновении и самовыражении, а не с викторианскими интересами: профессиональным статусом, интеллектуальной собственностью и справедливой оплатой труда писателей. Даже рассказывая о литературной фазе жизни Бронте, Гаскелл подчеркивает тему долга и сводит к минимуму профессиональные аспекты карьеры писательницы – решение, основанное на устоявшейся ассоциации бизнеса и финансов с грубостью и приземленностью и желании сохранить для Бронте романтический образ гениального творца, парящего над материальными заботами.

Таким образом, «Жизнь Шарлотты Бронте» Гаскелл (1857) проецирует иной взгляд на писательницу середины викторианской эпохи, чем тот, который представлен в «Автобиографии» Гарриет Мартино (написанной в 1855‑м, опубликованной в 1877 году). Принимая во внимание, что Мартино прослеживает свой профессиональный прогресс «одинокой молодой писательницы, у которой не было предшественниц на ее литературном пути» и гордится достигнутыми финансовыми результатами, отмечая, что «в целом заработала своими книгами около десяти тысяч фунтов»[85], Гаскелл сводит профессиональные аспекты карьеры Бронте к минимуму, исключает финансовые подробности из ее писем к издателю и показывает Бронте куда более заинтересованной в идеях, чем в прибыли. Из «Жизни» мы никогда не узнаем, что в сентябре 1847 года Джордж Смит приобрел права на «Джейн Эйр» за сто фунтов, но отправил Бронте второй чек на сто фунтов в феврале 1848 года в знак признания ее успеха, или что Smith & Elder в конечном итоге заплатили по пятьсот фунтов за каждый из опубликованных романов Шарлотты Бронте – «Джейн Эйр», «Шерли» и «Городок», или что Бронте и У. С. Уильямс в переписке обсуждали вопрос о том, следует ли Шарлотте заплатить за книги, отправленные ей Smith & Elder в Хауорт, или принять их в качестве подарка[86]. «Жизнь» создает модель средневикторианской писательницы, которая больше связана с художественным выражением, чем с профессионализмом, с женщиной, которая выполняет свои тихие домашние обязанности и проявляет «великолепные таланты», – и тем самым отвечает критикам, которые считали эту комбинацию невозможной. Гаскелл утверждает, что это было возможным для Шарлотты Бронте, и подразумевает, что это было столь же верно и для нее самой. Как пишет Гаскелл в заключительном отрывке «Жизни», биография обращается к читающей публике, которая «способна щедро восхищаться необыкновенным даром, уважать и от всего сердца любить все доброе и благородное»[87].

Миф о Бронте

Модель викторианской писательницы, которую сконструировала Гаскелл в «Жизни», вскоре стала мифом или, точнее, скоплением мифов. Элейн Шоуолтер описывает один из них как «миф о писательнице как о трагической героине», Лакаста Миллер писала о других как о «деятельном мифе о женской самореализации» и противоречащем ему мифе о «святой героине», «мученице долга и образце викторианской женственности»[88]. К этому можно было бы добавить миф о работе над собой – женскую версию истории о «взлете и прогрессе», прославленной Сэмюэлем Смайлсом в его коллективной биографии успешных мужчин викторианской эпохи «Работа над собой с иллюстрациями характера и поведения» (1859)[89]. Этот аспект мифа Бронте был важен для истории женского авторства из‑за его очевидной доступности, он обеспечивал молодым писательницам образец для подражания. «Жизнь Шарлотты Бронте» рассказывает о рождении литературного гения в обычном доме приходского священника в глухой йоркширской деревушке. Мы видим заядлую читательницу, девочку-подростка, которая вместе со своими сестрами пишет романтические истории и тайно публикует книгу стихов, даже когда работает школьной учительницей. Мы следим за стремительным подъемом к славе романа «Джейн Эйр» и последовавших за ним «Шерли» и «Городка». Хотя героине приходится преодолевать множество трудностей и препятствий на пути к своей цели – от грозящей бедности до отсутствия знакомых литераторов и контактов с равнодушными лондонскими издателями, отвергшими рукопись ее первого романа «Учитель», – Шарлотта Бронте добивается успеха благодаря своей решимости и литературному гению.

В следующей главе я покажу, насколько спорной окажется модель Гаскелл для последующих писательниц. Но прежде чем закончить эту, стоит отметить конкретную проблему, связанную с окончанием «Жизни». Биография Шарлотты Бронте заканчивается не триумфальной литературной карьерой, а замужеством и смертью. Такого финала для книги было не избежать, учитывая брак Бронте с преподобным Артуром Беллом Николлсом в июне 1854 года и ее смерть девять месяцев спустя в марте 1855-го. Тем не менее Гаскелл