Становление писательницы. Мифы и факты викторианского книжного рынка - Линда Петерсон

Последние две главы «Жизни» переходят от писем Бронте к ее лондонскому издателю и его кругу к более личным письмам, адресованным старым друзьям из Йоркшира и новой манчестерской подруге – самой Гаскелл. Эти письма начинаются с письма от Бронте к Гаскелл, написанного вскоре после посещения Плимут-гроув (дома Гаскеллов в Манчестере), в котором Бронте задается вопросом, легко ли писать ее коллеге-романистке:

Как Вам удается, садясь за письменный стол, отрешиться от них, от связанных с ними милых воспоминаний, отрешиться так, чтобы стать собой, не подверженной влияниям, и не сбиваться с пути от мыслей о том, как Ваше произведение может воздействовать на чужие умы, какие хулы или какое сочувствие оно может вызвать?[90]

Гаскелл оставляет без ответа это выражение беспокойства, написанное после того, как Николлс сделал предложение, но до того, как Бронте официально его приняла; она не говорит нам, чувствовала ли она себя «собой, не подверженной влияниям» и сумела ли сделать это Бронте после того, как приняла предложение Николлса. Вместо этого Гаскелл приводит собственное письмо к неизвестному корреспонденту, написанное вскоре после посещения Хауорта и описывающее подробности жизни в доме священника и разговоры о книгах, славе и человеческой судьбе, которые вели там две писательницы. Эти и последующие за ним цитаты из писем Маргарет Вулер, Эллен Насси и Летиции Уилрайт делают еще более спорным утверждение Гаскелл о том, что женщина и автор, а также отдельные обязанности, принадлежащие каждой из них, не противостоят друг другу, что их трудно, но не невозможно примирить. Даже когда мы видим, что Бронте принимает предложение Николлса и вступает в радости и обязанности супружеской жизни, через письма мы чувствуем, что это конец ее литературной карьеры. «Мой дорогой Артур очень практичный человек, и при этом очень пунктуальный и методичный, – пишет Бронте своей бывшей учительнице Маргарет Вулер. – Разумеется, он часто находит работу и для своей жены, – по-моему, она совсем не жалеет о том, что помогает ему»[91]. Разделяя «я» и «она», Бронте демонстрирует внутренний раскол.

Гаскелл оставляет право решать, сумело бы сохраниться литературное «я», за своими читателями. После рассказа о свадьбе и свадебном путешествии Бронте «священные врата скрыли от нас подробности ее супружеской жизни. Мы, ее преданные друзья, остались снаружи и лишь мельком, время от времени замечали отблески и звуки, свидетельствующие о ее счастье»[92]. Дальше повествование о писательской карьере Бронте прерывается, хотя Николлс и утверждал, что не препятствовал литературной деятельности жены, а в 1860 году предложил Джорджу Смиту для Cornhill Magazine «Последний эскиз» – рукопись, которую Шарлотта читала ему в 1854‑м. Гаскелл заканчивает «Жизнь» мотивом «трагедия и триумф», который она использовала и для завершения первого тома. Но теперь все наоборот: домашняя трагедия и (потенциальный) литературный триумф первого тома превращается в (потенциальный) триумф семейного счастья и (потенциальную же) литературную трагедию. Делая этот поворот, Гаскелл показывает, насколько спорной на самом деле была сконструированная ею модель женского авторства.

Глава 5

Оспаривая бронтеанские мифы об авторстве

Шарлотта Ридделл и «Борьба за славу» (1883)

В первой главе романа Шарлотты Ридделл «Борьба за славу» (1883) молодая ирландка покидает Ольстер и отправляется в Лондон, тайно надеясь стать писательницей и облегчить финансовые и физические страдания своего стареющего отца. Дата этого паломничества указана точно: 17 октября 1854 года. То же относится и к дате первой встречи героини с лондонским издателем: февраль 1855 года. Учитывая, что повествование основано на писательском опыте самой Ридделл, соблазнительно предположить, что даты эти соответствуют ее собственному отъезду из Каррикфергуса в графстве Антрим и ее знакомству с издателем Томасом С. Ньюби, который обошелся с ней вежливо, но принять к публикации ее юношеский роман отказался. Тем не менее это не так. По словам биографов Ридделл, она переехала в Лондон в 1855 или 1856 году, имея нетрудоспособную мать (а не отца), и вскоре после этого опубликовала свой первый роман[a]. Тут можно задаться вопросом: зачем Ридделл указала именно эти две конкретные даты в вымышленной истории о женщине-писательнице? Если даты не относятся к собственной биографии автора, то какой смысл они могут нести?

В этой главе я намереваюсь показать, что Ридделл начинает свою «Борьбу за славу» в середине 1850‑х не только потому, что это совпадает с ее собственным вступлением в профессию писателя, но, что более важно, потому что 1855 год напоминает о жизни и смерти самой известной писательницы XIX века и связан с самой важной историей о женском авторстве викторианской эпохи – «Жизнью Шарлотты Бронте» Элизабет Гаскелл (1857). В «Борьбе за славу» Ридделл воссоздает – а в действительности, воспроизводит и подвергает сомнению – этот важный нарратив, который повлиял на целое поколение писательниц середины века, популяризировал модель «параллельных потоков», но затем вступил в конфликт с профессиональными реалиями литературного поля конца XIX века. Ридделл не добилась такого стремительного взлета к славе, как Бронте с «Джейн Эйр» в 1847 году. Тем не менее ее собственная карьера не лишена профессиональных успехов и признания в литературном мире. За первые десять лет своей литературной карьеры, с 1857 по 1867 год, Ридделл опубликовала десяток достойных романов, некоторые удостоились нескольких тиражей и даже переизданий. Кроме того, она печаталась в известных периодических изданиях, в том числе Once a Week и Tinsley’s Magazine, добилась признания критиков с повестью «Джордж Гейт из Фен-Корта» (1864) – новаторским художественным произведением о жизни города, позже драматизированным и снова получившим лестные отзывы, и в 1867 году стала редактором St. James’s Magazine, что стало свидетельством высокой оценки ее профессиональных способностей и писательского статуса.

Большинство разборов «Борьбы за славу», принимающих во внимание карьеру автора, сосредоточены на факторах, которые препятствовали успеху Ридделл на литературном рынке. Например, Патриция Сребрник анализирует, как публика 1860–1870‑х воспринимала произведения Ридделл. Она приходит к выводу, что романы Ридделл привлекали читателей из среднего и низшего среднего класса, включая младших и старших клерков, юристов, государственных служащих, бухгалтеров, инженеров, торговцев и их жен. В то же время рецензенты периодических изданий, которые оценивали творчество Ридделл, принадлежали к новой «городской аристократии». Они считали себя «высшими профессиональными джентльменами» и не хотели отождествлять себя с небогатыми героями Ридделл или признавать, что знакомы с кругами, в которых вращались эти персонажи. Сребрник предполагает, что Ридделл на самом деле опередила свое время и обрела бы более восприимчивую аудиторию в