Крестный путь патриарха. Жизнь и церковное служение патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского) - Михаил Иванович Одинцов

«Известия» с просьбой «не отказать поместить в газете» текст воззвания патриарха Тихона, подписанного им 7 апреля 1925 г. На следующий день, 15 апреля, воззвание было напечатано на первой полосе (по правому краю) газеты с воспроизведением копии подписи-автографа патриарха. На этой же полосе, но по левому краю, была напечатана статья А. Л. Межова «По поводу тихоновского завещания». Она стала первой официальной реакцией власти и на смерть Тихона, и на его последнее прижизненное послание. В ней признание подлинности послания, засвидетельствовавшего серьезные изменения во взглядах Тихона на общественно-политическую ситуацию в стране в послереволюционное время, признание советской власти и призыв к верующим быть лояльными и соблюдать свои гражданские обязанности, а также осуждение каких-либо «антисоветских действий» со стороны зарубежного православного духовенства. Эта точка зрения оставалась неизменной на протяжении всего советского периода.

По вступлении в новую церковную должность митрополит Петр, как пишет протоиерей В. Цыпин, дал интервью газете «Известия». Отвечая на вопрос корреспондента о слухах в церковном мире о неподлинности «завещания» патриарха Тихона, митрополит Петр сказал: «Слухи эти никакого основания не имеют. Если об этом и говорят, то две-три кликуши с Сухаревки. Что касается верующих, то они в подлинности завещания не сомневаются»[151].

Отметим, что и сегодня отдельные лица в церковной среде и за ее пределами продолжают традицию «кликуш с Сухаревки», добавляя в качестве «аргумента» утверждение о том, что впоследствии на этот документ никто из церковных деятелей не ссылался, и он был «благополучно забыт» Церковью. Конечно, это неправда. Чтобы в этом убедиться достаточно обратиться хотя бы к сборнику Московской патриархии «Патриарх Сергий и его духовное наследство», изданному в 1947 г. Здесь данное послание патриарха Тихона оценивается как шаг к нормализации отношений между церковью и государством через преодоление сложившихся стереотипов в сознании верующих людей. Процитируем фрагмент:

«Нельзя забывать, что в обстановке того времени завет апостола Павла о богоустановленности предержащих властей и о повиновении им (Римл. 13, 1) в сознании очень многих связывался только с царским строем, и от главы церкви требовался особенно убедительный и твердый тон в отношении людей, принимавших отделение церкви от государства за гонение на церковь. Поэтому патриарх Тихон твердо убеждал верующих встать на христианскую точку зрения и понять, что “судьбы народов от Господа устрояются” и что все происшедшее есть выражение воли Божией… Разум церкви – в лице патриарха Тихона – указал тогда верующим и твердую основу отношения к новому государственному строю: “Не погрешая против нашей веры и церкви, не допуская никаких уступок и компромиссов в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к Советской власти и работать на общее благо, осуждая всякую агитацию, явную или тайную, против нового государственного строя”»[152].

После этой цитаты абсолютно адекватно в контексте мысли патриарха Тихона звучат строки из Декларации (1927) митрополита Сергия Страгородского:

«Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к Советской власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого как истина, как жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи».

Смерть патриарха Тихона вновь пробудила среди обновленческого руководства надежды на воссоединение с ними «тихоновцев». Наверное, можно говорить, что они пытались лавировать между различными течениями, проявившимися среди тихоновского епископата, чтобы хоть кого-нибудь зазвать на свой собор, планируемый на лето 1925 г. и должный, по их мнению, «примирить» различные части Православной церкви.

Митрополит Петр (Полянский) выставил условие – никакого воссоединения, речь может идти только о присоединении к Православной церкви отпавших от нее и только в случае их покаяния. Петр воспринимал приглашение обновленцев как желание объединиться исключительно, чтобы собрать Собор, который признают православным, а уж потом, «подмяв» под себя тихоновцев, всем править и вершить свои реформы[153]. В свою очередь, обновленцы не могли согласиться на условия митрополита Петра и продолжили свою конфронтационную политику в отношении Патриаршей церкви. В этой ситуации митрополит Петр в июле 1925 г. в особом послании объявил собираемый обновленцами Собор лжесобором, участвовать в котором «тихоновцам» категорически запрещалось (см.: Приложение 1 к настоящей главе).

Москва. Лубянская площадь. Открытка

1920-е

[Из архива автора]

Ответом обновленцев, среди которых первую скрипку начал играть митрополит Александр Введенский, стала повсеместная кампания по обвинению «тихоновцев» в «антисоветизме и политиканстве». В одном из обновленческих документов по вопросу о положении в церковном мире России сообщалось: «Синод не доверяет тихоновщине, имеет в своих руках факты, которые доказывают примесь политического момента в работе тихоновщины. Несмотря на завещание Тихона, тихоновщина до сих пор не организовала комиссию для производства следствия над зарубежными монархически и антисоветски настроенными архиереями. Верхушка тихоновщины не только не ослабляет своей политической деятельности, а занимается разжиганием масс»[154].

Таким образом, сама идея созыва «примирительного собора» оказалась несбыточной.

Летом 1925 г. представителю ОГПУ Евгению Александровичу Тучкову было поручено провести переговоры с митрополитом Петром по вопросам положения Православной церкви и принципиальных основах ее взаимоотношений с властью. Тучков неоднократно приглашал к себе митрополита и вел с ним переговоры. В качестве условий возможного правового признания (легализации) Православной церкви как целостного организма выставлялись следующие требования:

● издание послания (декларации) о лояльности церкви;

● осуждение заграничного (карловацкого) духовенства;

● исключение (вывод за штат, отправление на покой, запрещение в священнослужении и т. п.) из числа иерархии «политически неблагонадежных» епископов;

● согласование с властями вопросов, касающихся назначения епископата и других наиболее важных внутрицерковных проблем.

Хотя ничего нового со стороны властей не выдвигалось, и патриарх Тихон ранее давал принципиальное согласие по всем этим пунктам, Петру Полянскому не удалось установить приемлемых отношений с властями. Более того, в органах ОГПУ он рассматривался как фигура «политически неблагонадежная» и «неподходящая» на пост главы Церкви.

Петр со своей стороны тяготился контактами с ОГПУ. Он считал, что Церковь должна и имеет право общения непосредственно с руководителями Советского государства, настаивал на встрече с Рыковым и Калининым, выступая за продолжение той линии, что закладывалась во время встречи с ними патриарха Тихона. Петр не имел достаточного опыта в решении церковных дел и руководстве Церковью, не был он ни дипломатом, ни политиком, поэтому некоторые его поступки воспринимались властью весьма болезненно. В частности, при решении церковных вопросов Петр нередко советовался с архиепископом Феодором (Поздеевским) – настоятелем Данилова