Крестный путь патриарха. Жизнь и церковное служение патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского) - Михаил Иванович Одинцов

Тучков резко встал. Епископу Григорию, затравленно глядевшему на своего собеседника, невольно подумалось: «У-у-у, здоровенный мужик, отъелся на казенных харчах». Тучков прошел к окну – на столике рядом стоял графин с водой, налил себе полный стакан и, повернувшись в сторону архиепископа, крупными глотками выпил. Архиепископу при этом чудилось, что через стекло стакана его буравил колючий взгляд показавшегося поначалу столь милым человека в форме.

Тучков подошел к нему и, в упор глядя в глаза, проговорил:

– Слово мое такое: скажешь, с кем, где и когда против власти советской смуту готовил, прощу. Не скажешь – дам три года ссылки в Нарым. А сейчас… – Тучков повернулся к часовому и поманил его пальцем. – В Бутырку его, в одиночку, на нары!

Сникший, сбитый с толку, уходил из кабинета «гражданин Яцковский». В висках стучало, лицо горело, подкатывалась тошнота. «Укрепи, Господь, – призывал он, – дай силы, чтобы не пасть перед сатрапом… Да за что же это? Думал, со мной о свободе, приближающейся, говорить будут, а тут…»

Часовой, крепко взяв его за локоть, вывел за двери.

Григорий (Яцковский), архиепископ Екатеринбургский

Август 1927

[Из открытых источников]

Тучков стоял в глубине кабинета, молча наблюдая за происходившим. В душе он торжествовал – первый акт задуманного им действа удался на славу. Старик сломлен и дезориентирован. Ожиданию близкой свободы нанесен удар. Оторвал его от размышлений резкий телефонный звонок.

– Женя, ты? – раздался в трубке голос начальника отдела Тараса Дерибаса. – Договорились же о встрече…

Спустя пять минут Тучков был уже в кабинете начальника.

– Что старик? – сразу же начал Дерибас.

– Думаю, плохо ему, вряд ли оправится.

– Обожди, обожди… он нам живой нужен.

– Да я фигурально.

– Фигурально? Любишь ты, Евгений, резкие формы. Сколько я тебя ни учу, что мягкостью брать надо, ты все свое гнешь. Вот и меня пугаешь. Зачти медсправку, что доктора о нашем клиенте пишут.

Тучков пребывал после утренней «разминки» в хорошем настроении и не обращал внимания на ворчание шефа. Знал, что все равно будет так, как он задумал. Достав из захваченного с собой дела медсвидетельство Григория Яцковского, стал читать: «При обследовании груди найдено расширение сердца, а вправо на два пальца тоны сердца чисты, но глуховаты. Умеренно развитой артериосклероз, ослабление зрения, отеки и хроническая худосочная сыпь на ногах…»

– Хватит, ясно – жить будет! Теперь о деле. Читал я твои предложения. В целом согласен. Сделаем так: «папашу» держим в Бутырках пару недель, ты к нему шептуна подошли, пусть ненавязчиво чернит Петра, развивает мысль, что скинуть надо несговорчивого местоблюстителя, от которого всем в церкви плохо, а для того, дескать, надо объединяться умным епископам. Да, пусть намекает на то, что ему и следует их возглавить.

– Когда повторно допрашиваем?

– Повременим. Пусть ждет и мучается: зачем да за что держат? И пусть боится, что ты копаешь под него, новое политическое дело шьешь.

– Может, пока время есть, еще кого подобрать из архиереев?

– Не надо, ставим на «папашу». Через две недели – на допрос. И предлагай, предлагай: легализацию, Собор, патриаршество…

– А как с Введенским и его компанией?

– Держи на поводке, пусть ждет. Тоже Собор обещай, но с условием, что на нем они продолжат свои разоблачения Петра.

– Да не найдут они нужного…

– Не найдут они – найди ты!

Через две недели Григорий Яцковский вновь был вызван на допрос. К тому моменту он уже понял, чего от него хотят. Встреча была недолгой. Получив от архиепископа согласие возглавить оппозицию «контрреволюционному» местоблюстителю, Тучков сообщил, что по распоряжению председателя ОГПУ В. Р. Менжинского Григорию дали семь дней свободы, чтобы найти себе сторонников в заговоре против митрополита Петра.

Владимирский централ

[Из открытых источников]

В условленный срок архиепископ исполнил поручение и принес список, в который, кроме него, вошли архиепископ Константин (Булычев), епископ Борис (Рукин)… всего семь человек, которые готовы были выступить против местоблюстителя. Список взяли, а архиепископа отправили во Владимир досиживать оставшиеся пару месяцев, чтобы не вызвать подозрения в церковной среде. Наказано было явиться в Москву в начале осени и ожидать вызова. Так начинался «григорианский раскол» в Православной церкви.

Между тем обновленцы все лето 1925 г. интенсивно готовились к своему второму собору, который они называли «III Поместный собор», имея в виду и собор 1917/1918 г., тем самым подчеркивая и одновременно претендуя на преемственность исторической Российской православной церкви.

Открытие Собора состоялось 1 октября в храме Христа Спасителя в присутствии представителя патриарха Константинопольского архимандрита Василия (Димопуло). Рабочие заседания проходили в III Доме Советов на Делегатской улице, где в 1923 г. состоялся и «разбойничий» обновленческий собор, низложивший патриарха Тихона, а ранее, в 1917/1918 г., проживали делегаты Поместного собора. Съехалось более 300 делегатов, среди них более 100 архиереев[157]. Избран был Синод из 35 человек, в его составе президиум из пяти членов во главе с митрополитом Вениамином (Муратовским).

Москва. Храм Христа Спасителя. Открытка

1925

[Из архива автора]

С мая 1922 г. был передан вновь образовавшейся обновленческой общине. Здесь располагалась кафедра обновленческого митрополита Александра Введенского, проходили торжественные богослужения в связи с открытием обновленческих соборов в 1923, 1925 гг.

Вениамин (Муратовский), обновленческий митрополит

[Из открытых источников]

Но реальным главой обновленчества стал Александр Введенский, принявший к тому времени титул митрополита. Он же выступил и с основным докладом «О современном положении в православии», в котором не было ничего нового, да и к манере публичных выступлений митрополита привыкли. Но на этот раз «изюминка» докладчиком была припасена на конец выступления. Когда все уже готовились к ставшим обязательными бурным аплодисментам после доклада лидера обновленчества, он огорошил соборян сенсационным заявлением, зачитав письмо обновленческого епископа Николая Соловья, более года назад посланного в Уругвай с титулом епископа Южной Америки. Тот признавался, что перед отъездом, в мае 1924 г., тайно встречался с патриархом Тихоном и митрополитом Петром и получил от патриарха им собственноручно подписанное послание в адрес карловацкого духовенства. В нем Тихон писал, что церковь «не может благословить великого князя Николая Николаевича, раз есть законный и прямой наследник престола – великий князь Кирилл». Тем самым выходило, что патриарх поддерживал негласную связь с зарубежным духовенством, а значит, поддерживал его антисоветскую позицию вопреки своим же неоднократным публичным заявлениям о лояльности советской власти.

Нет никаких сомнений, что это была заранее заготовленная политическая провокация, точно рассчитанный циничный удар по руководству Патриаршей церкви. То был постыдный эпизод в жизни Александра Введенского, добровольно исполнявшего задуманный