Война, мир и книги - Валерий Валерьевич Фёдоров

рассчитывать на столь быстрый рост среднего класса в структуре населения», какой отмечался на Западе в XX веке. Это обусловлено острой международной конкуренцией в тех отраслях, которые обеспечивают средний класс рабочими местами. И если в индустриальной сфере доминируют Китай и страны «третьего мира», то «экономику знаний» и сферу услуг монополизирует Запад.

Состав и структура среднего класса подвержены изменениям в зависимости от экономической динамики. Они значительно сокращаются в результате каждого нового кризиса. Подъемы же расширяют численность несвязанной с госсектором доли среднего класса. В него подтягиваются «прежде всего лица со средним специальным образованием из числа служащих, работников торговли и т. д.» Эти неофиты стараются максимально соответствовать стандартам жизни среднего класса, но для этого у них не хватает ни ресурсов, ни опыта управления ими, что приводит прежде всего к росту закредитованности таких людей. Стратегически пределом расширению среднего класса Тихонова и Мареева ставят отметку в 40 % от населения России в целом. Дело в том, что «в условиях глобальной экономики и распространения аутсорсинга массовое повышение зарплаты работников средней и низкой квалификации сверх некоторого предела даже в условиях высоких доходов государства от экспорта энергоносителей не может быть длительным» (что и показала Великая рецессия 2008–2009 гг.). Если нынешняя структура экономики страны сохранится, предел расширения среднего класса окажется непреодолим. Дальнейший его рост возможен только при условии «увеличения удельного веса в российской экономике рабочих мест, предполагающих высококвалифицированную рабочую силу, конкурентоспособную с учетом мировых стандартов». Впрочем, в такой сценарий авторы не слишком верят.

Ольга Крыштановская

Анатомия российской элиты

М.: Захаров, 2004

Классическое – и до сих пор, несмотря на прошедшие с момента выхода годы, никем не превзойденное исследование российской элиты принадлежит перу замечательного социолога Ольги Крыштановской. До нее советскую элиту всерьез описал только Михаил Восленский в незабвенной «Номенклатуре», постсоветскую же никто «разложить на составляющие» не решился. На базе многолетних наблюдений и статистических обследований Крыштановская, на протяжении длительного времени возглавлявшая Сектор изучения элиты в Институте социологии РАН, анализирует кадровый состав четырех когорт нашей элиты: брежневской, горбачевской, ельцинской (в ней, впрочем, отчетливо выделяются две разные подгруппы) и путинской (мы теперь можем уточнить: раннепутинской). Рассматриваются как способы входа в элиту (инкорпорации), так и выхода, исключения из нее (экскорпорации). В поле зрения не только властно-политическая, но и бизнес-элита. Различные когорты сравниваются по установленному списку характеристик в динамическом разрезе, причем динамика прослеживается через пять реперных точек: 1981, 1990, 1993, 1999 и 2002 гг. Таким образом, «история элиты» охватывает период с 1981 по 2003 г. Это было «время, когда произошли глобальные изменения российского общества: распад СССР и социалистического лагеря, крах номенклатуры, перестройка, гласность, становление рынка, многопартийной системы, а затем сворачивание демократических реформ и реставрация бюрократического государства». Все последующие события характеризуются скорее количественными, чем качественными изменениями: меняются лица, обстоятельства, детали, но принципы и основы остаются прежними, они были заложены и утвердились именно в период «бури и натиска» 1980-1990-х годов.

Итак, что же произошло с российской элитой за эти два ключевых десятилетия? В 1981 г. и власть, и собственность полностью принадлежали государству, а «политический класс был институционализован в виде номенклатуры, включавшей руководителей всех секторов социума. Государство представляло собой единую иерархическую корпорацию, а номенклатура была закрытой и сплоченной группой, которая строго контролировала как вход в элиту, так и выход из нее». Второй срез – 1990 г. – показывает, что началась глубокая трансформация, включая формирование класса собственников, и «элита открылась: возник новый канал рекрутации – альтернативные выборы. Были подорваны устои моноцентрического государства». Конкуренции элит пока не было, но исчезла принудительная социальная мобильность, и «слабые» социальные группы типа молодежи, женщин и т. п. потеряли свое представительство в элитах. Третий срез – 1993 г. – демонстрирует дальнейшее ослабление и раскол бюрократической системы. «Появилось множество центров власти. Возникла полиархия. Элита фрагментируется. Происходит ускорение элитной циркуляции». В Центре процесс идет быстрее, чем на местах: в первом случае «как в калейдоскопе меняются лица, институты, партии», во втором – в элите остаются во многом прежние люди, хотя власть они получают новыми способами.

К 1999 г. процесс деградации старой системы дошел до опасной точки, за которой был возможен ее полный распад – или, напротив, быстрое восстановление. Это время острой борьбы элитных кланов за «отсутствующего» президента. Государство слабеет, кадровый резерв как источник рекрутирования элиты исчезает, его заменяет «стихийный процесс вливания в элиту разночинцев». Происходит глубокая фрагментация и борьба «всех против всех». Регулярные выборы приводят в элиту не представителей различных социальных групп, как это предусматривалось советской практикой, а делегатов от враждующих элитных групп. Внешняя демократизация режима скрывает отчаянную борьбу за удержание остатков власти и контроля над ресурсами. На сцене появляется новый отряд элиты – крупный бизнес. Сначала он возникает как «класс уполномоченных», ставленников советской номенклатуры в бизнесе. Затем их зависимость от власти слабеет, крепнет чувство независимости. Далее они начинают свою игру, и «начинает казаться, что слабое государство перешло в собственность денежных мешков». Возникает олигархия. Тем не менее «полного обновления политического класса» не произошло. В 1991 г. более 50 % представителей старой номенклатуры покинули свои посты, но дальше темпы обновления стали снижаться. «В основном замены происходили постепенно, как это было бы и в условиях стабильного режима: одно поколение уступало место другому».

Последняя точка, 2002 г., показывает совершенно другую картину. «Приход к власти Владимира Путина был облегчением для российской элиты, которая утратила уверенность в завтрашнем дне из-за непредсказуемых действий верховной власти». Начинается стабилизация и реставрация моноцентрического государства. Альтернативные центры принятия решения нейтрализуются, выстраивается институциональная субординация. Важным инструментом для этого стало насыщение федеральных ведомств людьми в погонах: их число «достигает 25 %. Формируется милитократия». Возобновляется рост государства. Восстанавливается управляемость страной, утраченная элитой в 1990-е годы. «Сработали старые традиции и многолетний опыт: чиновники начали восстанавливать государство, построенное на принципах авторитаризма». Самодержавие не терпит в зоне своего управления сил, неподконтрольных государству, и под его каток попали слабое гражданское общество и бизнес. «Путин покорил российский бизнес, который признал свое поражение и сложил оружие. Бюрократия победила». Тем не менее класс крупных собственников не исчез, он только потерял политическую автономию, сохранив основные активы и даже получив расширенные возможности увеличивать свои состояния. В этом кардинальное отличие путинской элиты от брежневской: хотя многие элементы политики президента похожи на советские, советской страна не стала.

Путин не только восстановил стабильность в стране – он восстановил ее и в рядах элиты, и та после многих лет «сидения на вулкане» благодарно на это откликнулась. Новый лидер начал возрождать утраченный контроль государства над каналами элитной