Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский

Здесь ключевую роль сыграл Хаджи-Мурат. Ахмед-хан Мехтулинский был, мягко говоря, трусоват. За это качество ему немало доставалось от язвительного генерала Клугенау. Он приказал Хаджи-Мурату схватить горстку измученных беглецов, среди которых были раненые, женщины и дети. Хаджи-Мурат, командовавший отрядом хунзахцев, отказался. Преследователей и беглецов разделяли не больше тридцати метров. Но Ахмед-хан не посмел захватить их своей мехтулинской милицией. Возможно, он опасался, что, если пойдет вперед, Хаджи-Мурат его просто зарубит.

Какую главу писать было интереснее всего?

О конфликте между Хаджи-Муратом и Шамилем в 1851 году. Когда даже враги Хаджи-Мурата – Даниял-Сул-тан, Кебед-Магома Телетлинский – просили имама о мире любой ценой, сознавая угрозу потери Аварии. И Шамиль был вынужден согласиться на условия опального наиба. Такого не прощают. Хаджи-Мурат понимал, что рано или поздно его убьют. Поэтому его второе, последнее бегство от русских в имамат очень трогательное. Хаджи-Мурат любил свою семью, свою жену. И когда он узнал, что Шамиль собирается выдать ее, согласно законам имамата, за его давнего врага Даниял-Султана, он попытался вернуться – на верную гибель.

Пожалуй, из кавказских событий того времени больше всего споров вызывает пленение князем Барятинским имама Шамиля в 1859 году, по сути, означавшее окончание войны. Некоторые утверждают, что это был не плен, а заключение мира, пытаются даже картину в музее переименовать. В вашей книге о Гунибе собрано много свидетельств, за которыми, на мой взгляд, несколько потерялось ваше мнение как историка. Вывод, который вы делаете на основе этих материалов.

В последние месяцы перед Гунибом Шамиль явно понимал, что у имамата нет политического будущего. Он тянул время, надеясь на последний шанс – поддержку турецкого султана. Но до него никому не было дела. Это не Западный Кавказ, не Причерноморье, а никому не нужный Каспий. Гонца, отправленного имамом в Стамбул в апреле 1859 года, султан просто не принял.

Сперва князь Барятинский предлагал «именем государя, полное прощение всем находившимся в Гунибе, дозволение самому Шамилю с его семьей ехать в Мекку, обеспечение ему средств как на путешествие, так и на содержание». Прощение – поскольку по закону Шамилю как бунтовщику грозила смертная казнь. Мир человеку, не являющемуся главой признанного государства, даже теоретически предложить не могли.

Для принятия этих условий их следовало письменно скрепить в ставке князя Барятинского на Кегерских высотах. Но имам вместо этого отправляет туда на дополнительные переговоры Юнуса Чиркеевского. Юнус был другом Шамиля чуть ли не с детских лет, они учились вместе. Он передал письмо, в котором имам просил предоставить ему еще один месяц на Гунибе, чтобы отправить нового гонца к турецкому султану и дождаться его возвращения. Барятинский на это не пошел. Хотя бы потому, что стоять с 16-тысячной армией в горах лишний месяц – разорение. 22 августа имам прислал в ставку князя Барятинского официальный отказ сложить оружие.

Провал переговоров стал причиной штурма Гуниба. Русские войска взяли гору неожиданно быстро. С четырех до девяти утра 25 августа они поднялись на плато и окружили историческое селение Гуниб, где закрылся Шамиль с горсткой людей. Там мирного населения уже не оставалось, но было порядка тридцати семей сподвижников имама. Они боялись, что повторится история Ахульго. Тогда генерал Граббе хотел арестовать Шамиля и ближайших соратников, чтобы поселить их в мирном селении под караулом, и отпустить остальных. Шамиль отказался. Ему удалось сбежать, но было захвачено около 800 человек гражданских. Женщин выдали замуж за казаков, девочек отдали в казацкие семьи, они стали христианками, мальчишек отправили в военное училище, из них выросло несколько известных офицеров. А мюридов раскидали в арестантские роты по всей России, подальше от Кавказа.

Главнокомандующий послал к осажденным парламентера с требованием, «чтобы имам Шамиль немедленно сдался, иначе аул будет подвергнут атаке». Имам вновь отправляет на переговоры Юнуса, спросить об условиях. Барятинский объясняет, что теперь ни о каких условиях не может быть и речи, только «безусловная сдача». Сохранилось несколько свидетельств этого разговора, изложенных офицерами свиты, начальником штаба и даже художником Теодором Горшельтом. Вернувшись к Шамилю, Юнус, как пишет зять имама Абдурахман Газикумухский, «принес известие о том, что русские хотят, чтобы имам прибыл к главнокомандующему для устных переговоров, чтобы он сообщил о своем положении и пожеланиях, и узнал о положении дел (у русских)». Даже звучит странно. Имам колеблется, но сын Гази-Мухаммад поддерживает идею переговоров: нам погибнуть участью шахидов – дело геройское, но что будет с нашими женами и детьми? Еще недавно князь предлагал отличные условия. Почему бы сегодня не поговорить о них? И Шамиль выходит. На продолжение переговоров, которые он же прервал 22 августа. Никто не заставит меня усомниться в этом, потому что его сопровождали верные мюриды с кинжалами. Которые были готовы, как передал аль-Карахи, при попытке разоружения начать газават. Идущие сдаваться разве такое обещают? Уверена – скажи Юнус иначе: «Нет имам. Это – плен, никаких переговоров», Шамиль бы не согласился и погиб, как принято гибнуть за дело ислама. Но он обманул, и произошло пленение.

Да, имам не отправлялся в плен. Но сам факт, что я признаю его статус военнопленного, возмутил моих оппонентов, безосновательно утверждающих, что Шамиль заключил с Барятинским мир «во благо народов России и Кавказа». Они написали письма президенту Академии Наук и директору Института востоковедения, обвинив меня в призыве к экстремизму. Было проведено внутреннее расследование, и все осталось позади. Но меня удивили методы, которыми пытались со мной расправиться. Я лишний раз убедилась, что выбрала правильную тему.

Хочется, чтобы по вашим книгам сделали сериал. Вроде «Игры престолов», только в Дагестане.

Да-да. Мои герои – очень живые люди. Я хотела передать, что не было однозначно правых и виноватых, четкой границы между добром и злом.

Меня поражают два противоречащих друг другу факта. С одной стороны, гигантский интерес к Кавказской войне. Хунзахская история, пленение имама Шамиля – эти загадки волнуют сотни тысяч людей. И при этом – острейшая нехватка качественных исследований. Как же так получилось, что в этой теме до сих пор досконально не разобрались?

В СССР тема Кавказской войны, вхождения Кавказа в состав России, была заидеологизирована до безобразия. О свободе научного творчества не было и речи. Сверху шли разнарядки, как относиться к имамату Шамиля – то ли это реакционное движение, то ли народно-освободительное… Когда этот гнет спал, историки, вышедшие из советского идеологического пресса, не сумели взглянуть на тему по-новому. А в