Михаил Суслов. У руля идеологии - Вячеслав Вячеславович Огрызко

Александрова никто не задел, а вот Щербаков и Кузаков получили по общественному выговору. Спустя полторы недели, 3 ноября, Секретариат ЦК исключил из партии обоих и за антигосударственные поступки, и как не оправдавших доверия. После этого Щербаков с трудом устроился заместителем директора в Издательство медицинской литературы. А Кузакова уже через полгода простили. Он ведь, как шептались в партаппарате, был побочным сыном самого Сталина.

Позже выяснилось, что главный виновник этого дела – Сучков – никаким шпионом не был. Он стал жертвой интриг руководства Министерства госбезопасности. По одной из версий, от него рассчитывали получить показания если не на Жданова, то как минимум на Суслова. Когда Сучков это понял, то сразу на допросах замолчал и никакие имена не назвал, что в общем-то и спасло ему жизнь. Если б какие-то имена из его уст прозвучали, он бы после этого сразу был устранён как отработанный материал и нежелательный свидетель.

К слову, Суслов не забыл этого молчания Сучкова. Когда настали другие времена, он помог ему выйти из лагеря и устроиться сначала на одну из руководящих должностей в журнал «Знамя», а потом возглавить Институт мировой литературы и стать членом-корреспондентом Академии наук СССР.

Одновременно с подготовкой суда чести над бывшими функционерами Агитпропа Суслов занялся укреплением аппарата Управления пропаганды и агитации. Первым делом он избавился от всех одиозных заместителей своего предшественника, сохранив на короткое время лишь Еголина и Птушкина. На руководящие должности были приглашены новые люди. В частности, Суслов забрал в аппарат Агитпропа из Ставрополя своего бывшего подчинённого Владимира Воронцова и взял из «Известий» Леонида Ильичёва, а из «Правды» Лазаря Слепцова. Насколько удачными оказались новые назначения – особый вопрос.

Кроме суда чести, у Суслова, естественно, было и много других дел. Напомню, он должен был выстроить работу сразу трёх подразделений ЦК: Управления по проверке парторганов, Агитпропа и Отдела внешней политики.

Что известно по первому управлению? Там в конце 1947 года Геннадий Борков составил план работы на ближайший квартал. В первые месяцы 1948 года ставились следующие вопросы:

«1. Об ограничении приёма в партию и мерах по улучшению политического просвещения членов и кандидатов ВКП(б).

2. Отчёт Чкаловского обкома ВКП(б) о выполнении постановления февральского пленума ЦК ВКП(б) об улучшении руководства сельскими райкомами партии.

3. Доклад Сталинского обкома КП(б) У о состоянии партийно-политической работы на угольных шахтах Донбасса.

4. Доклад Кемеровского обкома ВКП(б) о состоянии партийно-политической работы на угольных шахтах Кузбасса.

5. Отчёт о работе ЦК КП(б) Эстонии.

6. О работе заместителей директоров МТС по политической части.

7. Отчёт о работе Краснодарского крайкома ВКП(б).

8. О росте рядов ВЛКСМ и мерах по улучшению политического просвещения комсомольцев.

9. Доклад ВЦСПС о руководстве профсоюзными организациями.

10. Отчёт о работе ЦК КП(б) Узбекистана.

11. О работе Тувинской областной партийной организации.

12. О работе Рязанской областной партийной организации.

13. Отчёты обкомов, крайкомов и ЦК компартий союзных республик о подготовке к весеннему севу 1948 года.

14. О мерах по улучшению партийно-политической работы на железнодорожном транспорте»[168].

Вся подготовка этих вопросов возлагалась в основном на заместителей начальника управления по проверке парторганов и прежде всего на Василия Андрианова, Геннадия Боркова и Николая Пегова. За Сусловым оставался общий контроль.

В отделе же внешней политики ЦК Суслов всю текучку сбросил на Леонида Баранова и Василия Мошетова. А в Агитпропе он очень рассчитывал на энергичность молодого генерала Дмитрия Шепилова.

Но не всё оказалось так просто. Шепилов чуть ли не с первых дней работы в Агитпропе не захотел ограничиваться скромной ролью исполнителя. Он стал претендовать на ведущую в Управлении пропаганды и агитации ЦК роль. Без совета со своими прямыми начальниками молодой генерал поддержал под свою ответственность многие начинания разных композиторов, художников и учёных. Одновременно он допустил раскол подчинявшегося ему отдела искусств ЦК на несколько групп, одна из которых тайно симпатизировала проводникам авангардных течений в театре и музыке. А всё это вскрылось в общем-то случайно.

Дело в том, что 5 января 1948 года Сталин и Жданов побывали в Большом театре на опере Вано Мурадели «Великая дружба», которая исполнялась уже третий месяц. И услышанная музыка вождю страшно не понравилась. Ему показалось, что в опере возобладали мотивы левачества.

Уловив недовольство Сталина, Жданов уже на следующий день, 6 января, собрал совещание. Начался поиск виновных. Главные стрелы полетели в адрес председателя Всесоюзного комитета по делам искусств Михаила Храпченко. Одновременно возник вопрос: куда смотрел Агитпроп ЦК и конкретно отдел искусств?

Многое должно было решиться на открывшемся в ЦК 10 января совещании деятелей советской музыки. За четыре дня партработникам, композиторам, дирижёрам, музыковедам предстояло ответить на два исконно русских вопроса: кто виноват и что делать?

Ведущие композиторы очень рассчитывали на дипломатические способности Шепилова. Ведь первый заместитель начальника Агитпропа ЦК сам неплохо разбирался в музыке и не раз высоко отзывался о музыке Сергея Прокофьева и Дмитрия Шостаковича. Но Шепилов оказался трусом. Когда запахло жареным, он тут же бросился лебезить перед Ждановым и немедленно включился в словесное избиение и Прокофьева, и Шостаковича. Но и это не всё. Шепилов сразу согласился с идеей увольнения Храпченко и предложил новым председателем Всесоюзного комитета по делам искусств назначить подчинявшегося ему до этого заведующего отделом искусств ЦК Поликарпа Лебедева.

Разруливал ситуацию уже Суслов: 26 января 1948 года Политбюро назначило его председателем комиссии по передаче дел от Михаила Храпченко новому руководителю Лебедеву.

Десять лет спустя. Партия переоценивает оперу В. Мурадели. [РГАНИ]

Новый начальник советской культуры 12 марта 1948 года доложил (а точнее – донёс) Жданову:

«Комитет по делам искусств установил, что музыковеды И. Бэлза, Л. Мазель, И. Мартынов, Д. Житомирский, Г. Шнеерсон, C. Шлифштейн на протяжении ряда лет в печати и в публичных лекциях пропагандировали «идеи» современного упадочного буржуазного музыкознания, проповедовали низкопоклонство перед разлагающейся буржуазной культурой, умаляли роль и значение русской классической музыки, систематически пропагандировали формалистическое направление.

В выступлениях Житомирского, Мартынова, Мазеля неоднократно подчёркивался, как весьма положительный факт, что творчество, например, Шостаковича достигло «высокого развития» благодаря влиянию на него современных упадочных композиторов Западной Европы. Житомирский писал: «Но часто забываем одну «мелочь», что эти традиции стилистически обогащены у Шостаковича достижениями Малера, Скрябина, Хиндемита» (журнал «Советская музыка» за 1940 г., № 9, стр. 48). Мысль, что творчество Шостаковича, Прокофьева достигло своего «расцвета» в силу благотворного на них влияния современной буржуазной музыки, является главной во всех работах музыковедов-формалистов.

Музыкальный критик Мартынов в своих сочинениях о Шостаковиче, вышедших в Государственном Музыкальном издательстве в 1946 и 1947 гг., проявляя низкопоклонство перед извращённым творчеством западноевропейских композиторов Берга и Малера, расценивает, как положительное, влияние на Шостаковича ренегата без родины Стравинского и немецкого формалиста Хиндемита, оправдывает формалистические вывихи Шостаковича «новизной мелодического материала, далеко не сразу доходящей до сознания некоторой части музыкантов и не музыкантов» (Шостакович, 1946 г., стр. 90). Не критически подхватывая замечания