Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

купил государственные рудники, когда Сулла решил их денационализировать. Вскоре он умножил свое состояние с 7 000 000 до 170 000 000 сестерциев (25 500 000 долларов) — сумма, сопоставимая с ежегодным доходом государственной казны. Никто не может считать себя богачом, говорил Красс, пока он не в состоянии набрать, снарядить и содержать собственную армию{269}; ему было суждено стать жертвой своего собственного определения. Превратившись в богатейшего человека Рима, он все еще не был счастлив; он испытывал непреодолимый зуд занять какую-нибудь государственную должность, управлять провинцией, возглавить азиатскую военную кампанию. Прямо на улицах он униженно просил поддержать его кандидатуру, помнил наизусть имена бесчисленных граждан, жил в показной скромности и, чтобы привязать влиятельных политиков к своей звезде, ссужал им деньги, не спрашивая процентов, но заручаясь их обещанием вернуть долг по первому требованию. Со всеми своими страстями и амбициями, он оставался добрым человеком, доступным для каждого, беспредельно щедрым к своим друзьям, и поддерживал деньгами обе противоборствующие партии с той оборотистой мудростью, которая часто является характерной чертой людей подобного склада. Ему удалось воплотить все свои мечты: он становился консулом дважды — в 70 и 55 гг. до н. э., управлял Сирией и помог собрать огромную армию, которую повел против Парфии. Он потерпел поражение при Каррах, коварно был схвачен в плен и зверски убит (53 г. до н. э.); победитель отрубил ему голову и залил глотку расплавленным золотом.

Тит Помпоний Аттик, хотя и происходил из всаднического рода, был более аристократичен, чем Красс, и олицетворял более возвышенный тип миллионера: он был так же честен, как Майер Ашель из клана Ротшильдов, столь же учен, как Лоренцо Медичи, столь же хитроумен в своих финансовых операциях, как Вольтер. Впервые мы узнаем о нем как о молодом человеке, обучающемся в Афинах, где его общество, а также превосходное чтение греческих и латинских поэтов настолько очаровали Суллу, что запятнанный кровью с ног до головы полководец пытался (безуспешно) уговорить Аттика последовать с ним в качестве личного собеседника в Рим. Он был ученым и историком, написал очерк всемирной истории{270}, вращался большую часть жизни в философских кругах Афин и заслужил свой когномен благодаря аттической эрудиции и филантропии. Отец и дядя оставили ему в наследство около 960 000 долларов; он вложил их в большую эпирскую усадьбу, специализировавшуюся на разведении скота, покупал и продавал в аренду дома в Риме, обучал гладиаторов и секретарей и давал их напрокат желающим, издавал книги. Когда у него появлялись свободные деньги, он ссужал их под выгодные проценты; однако Афинам и друзьям он одалживал деньги без процентов{271}. Такие люди, как Цицерон, Гортензий и младший Катон, доверяли ему свои сбережения и ведение дел, уважая его осторожность, чистоплотность и приносимые им дивиденды.,Цицерон с радостью пользовался советами Аттика не только при покупке дома, но и когда приходила пора украсить его статуями или пополнить библиотеку. Аттик был весьма бережлив, устраивая приемы, и жил с умеренностью истинного эпикурейца; однако гениальное умение быть другом и утонченная беседа превратили его римский дом в салон, куда были вхожи все политические знаменитости. Он поддерживал деньгами все партии, и его не коснулись ни одни проскрипции. В возрасте семидесяти семи лет, поняв, что болен мучительным и неизлечимым недугом, он отказался принимать пищу и умер.

Луций Лициний Лукулл, из знатной патрицианской семьи, отправился в 74 г. до н. э. довершить начатое Суллой — разгромить Митридата. В течение восьми лет он отважно и искусно руководил доверенной ему небольшой армией; затем, когда его поход был близок к успешному завершению, усталые солдаты подняли мятеж, и он возглавил отступление из Армении в Ионию, преодолев по пути столь же грозные опасности, как те, что обессмертили имя Ксенофонта. Отстраненный от командования в результате политических интриг, он вернулся в Рим и благодаря своему наследству и добыче провел остаток дней в покойном, но броском великолепии. Он построил на Пинциевом холме дворец с просторными залами, крытыми галереями, библиотеками и садами, его тускуланское поместье простиралось на многие мили; он купил виллу в Мизене за 10 000 000 сестерциев (1 500 000 долларов); наконец, он превратил целый остров — Низиду — в личный курорт. Его многочисленные сады славились садоводческими новшествами; так, например, именно он привез из Понта в Италию вишневое дерево, откуда оно затем распространилось на север Европы и попало в Америку. Его обеды становились кулинарными событиями римского календаря. Цицерон попытался однажды выяснить, что же ест Лукулл, когда обедает в одиночку; он попросил Лукулла пригласить его и еще нескольких друзей на следующую вечернюю трапезу, но так, чтобы об этом не стало известно Лукулловым слугам. Лукулл согласился, однако настоял на том, чтобы ему было позволено известить прислугу, что вечером будут обедать в «Аполлоне». Когда Цицерон и остальные участники вечеринки явились, они обнаружили, что попали на изысканнейшее пиршество. В своем городском дворце Лукулл располагал несколькими гостиными, каждая из которых соответствовала размаху трапезы. «Аполлон» был предназначен для пиров стоимостью 200 000 сестерциев и выше{272}. Но Лукулл не был гурманом. Его дома представляли собой галереи тщательно отобранных произведений искусства; его библиотеки были прибежищем ученых и друзей; сам он превосходно знал обе классические литературы и все философские системы, отдавая, разумеется, предпочтение философии Эпикура. Он с улыбкой взирал на напряженную жизнь Помпея; одной военной кампании, представлялось ему, вполне достаточно для одной жизни. Все остальное — не более чем тщеславие.

Богачи Рима стремились следовать его образцу, но были лишены его вкуса. Вскоре патриции и толстосумы принялись состязаться в показной роскоши, в то время как в обанкротившихся провинциях назревали мятежи, а горожане пухли от голода в трущобах. Сенаторы до полудня валялись в постелях и редко посещали заседания сената. Некоторые из их сыновей, разряженные и развязные, как куртизанки, носили платья с оборками и женские сандалии, украшали себя драгоценностями, окропляли себя благовониями, уклонялись от вступления в брак и не стремились к отцовству, подражая бисексуальной беспристрастности греков. Дома сенаторов стоили до 10 000 000 сестерциев; Клодий, вождь плебса, выстроил особняк стоимостью в 14 800 000 сестерциев. Юристы, такие, как Цицерон и Гортензий, несмотря на Цинциев закон, запрещавший брать вознаграждение за услуги адвоката, соревновались не только в красноречии, но и в убранстве своих дворцов. В садах Гортензия имелась крупнейшая в Италии зоологическая коллекция. Люди, в той или иной мере не равнодушные к требованиям престижа, обязательно должны были иметь виллу в Байях или неподалеку от них; в этих же кругах был провозглашен мораторий на моногамность. Другие виллы вырастали на холмах за пределами