Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

выбрали фракийца Спартака, «человека не только высокого духа и отменной храбрости, — говорит Плутарх, — но также, разумом и родовитостью возвышавшегося над своим окружением»{286}. Он призвал италийских рабов подняться на восстание; вскоре под его командованием было 70 тысяч бойцов, алкавших свободы и отмщения. Он научил их изготавливать оружие и сражаться настолько организованно и дисциплинированно, что несколько лет им удавалось превосходить любого выступавшего против них врага. Его победы наполнили италийских богачей ужасом, а рабов надеждой; присоединиться к его войску желали столь многие, что, доведя его численность до 120 тысяч человек, он прекратил принимать новобранцев, понимая, что заботиться о такой массе народа ему будет затруднительно. Он выступил во главе своей орды по направлению к Альпам, «намереваясь распустить воинов по домам, если ему удастся перейти через горы»{287}. Однако его сторонники не разделяли чувствительности и миролюбия своего вождя; воспротивившись исполнению его планов, они принялись грабить города Северной Италии. Сенат направил теперь против восставших обоих консулов, с которыми шли сильнейшие армии. Одна из них столкнулась с подразделением, отставшим от Спартака, и разгромила его; другая атаковала главные силы восставших и потерпела поражение. Снова двинувшись к Альпам, Спартак встретился с третьей армией, ведомой Кассием, и после этой встречи ее численность значительно уменьшилась. Но убедившись, что путь прегражден новыми легионами, он повернул к югу и пошел на Рим.

Половина италийских рабов была готова поддержать мятеж, и в столице никто не взялся бы предсказать, когда революция разразится в его собственном доме. Все это благоденствующее общество, жившее за счет тех великолепных вещей, которые были бы невозможны без рабства, содрогнулось при мысли, что может потерять все, что имеет (господство, имущество, жизнь). Сенаторы и миллионеры вопили, что необходим полководец, лучший, чем прежние; свои услуги предложили немногие, так как все были устрашены этим необычным новым врагом. Наконец главным претендентом на командование стал Красс, и именно он возглавил сорокатысячную армию; многие представители знати, еще не окончательно позабывшие о традициях своего класса, влились в ее ряды добровольцами. Понимая, что ему противостоит вся Империя и что его люди никогда не смогут управлять ни Империей, ни даже одной столицей, Спартак прошел мимо и двигался на юг, пока не подошел к Туриям, миновав всю Италию в надежде, что ему удастся переправить армию на Сицилию или в Африку. Третий год он успешно отражал все атаки. Но и здесь его нетерпеливое воинство вышло из повиновения и принялось разбойничать, врываясь в соседние города. Красс наткнулся на большой отряд таких мародеров (12 300 человек) и вырезал его, хотя рабы бились до последней капли крови. Между тем легионы Помпея, возвратившиеся из Испании, были посланы на подкрепление армии Красса. Отчаявшись одолеть такие крупные силы, Спартак ринулся в бой с армией Красса и встретил смерть, врезавшись в гущу врагов. Два центуриона пали замертво у его ног; поверженный на землю и не в силах подняться, он продолжал разить противников, стоя на коленях; в конце концов, его тело было так изрублено, что его не смогли найти среди убитых. Подавляющее большинство его сторонников погибли вместе с ним; некоторым удалось бежать, за ними развернулась охота по лесам Италии. Шесть тысяч пленников были распяты вдоль Аппиевой дороги между Капуей и Римом (71 г. до н. э.). Их истлевшие тела были оставлены висеть там на многие месяцы — хозяевам в утешение, рабам в назидание.

VI. ПОМПЕЙ

Когда Красс и Помпей вернулись из этого похода, они не стали, как того желал сенат и требовал закон, распускать или разоружать свои войска у городских ворот. Они разбили лагерь вне городских стен, затем попросили разрешения участвовать в консульских выборах, оставаясь за пределами города, — новое нарушение всех мыслимых правил; в дополнение ко всему Помпей потребовал наделения землей своих солдат и триумфа для себя. Сенат отказался, надеясь стравить командующих между собой. Но Красс и Помпей решили действовать сообща, неожиданно заключили союз с популярами и всадниками и благодаря щедрым подачкам были избраны консулами на 70 г. до н. э. Толстосумы решились на такое партнерство по двум причинам: они желали снова взять под свой контроль суды, которые доставляли им немало хлопот, и заменить Лукулла — он управлял римским Востоком с такой честностью, которая лишала их всякой надежды на поживу, — человеком своего класса и мировоззрения. В Помпее они увидели своего человека.

Помпею исполнилось к этому времени тридцать пять лет, и он был ветераном уже нескольких походов. Родившийся в богатом всадническом семействе, он завоевал всеобщее восхищение отвагой и умеренностью, а также ловкостью во всех военных и спортивных искусствах. Он очистил Сицилию и Африку от врагов Суллы и стяжал благодаря своим победам и гордыне прозвище Magnus, или Великий, которым наградил его не лишенный остроумия диктатор. Он заслужил первый триумф прежде, чем у него выросла борода{288}. Он был настолько статен, что куртизанка Флора говорила, будто никогда не расстается с ним, не укусив{289}. Он был восприимчив и застенчив и краснел, если ему приходилось выступать перед большим собранием, однако в те дни он проявлял в битвах порывистую храбрость; в последующие годы робость и тучность немало осложнили ему командование войсками, и он пребывал в нерешительности, пока не проиграл окончательно. Его ум не был ни глубок, ни блестящ; его политическая линия делалась не им, но за него — сначала политиканами из рядов популяров, затем сенатской олигархией. Богатство позволило ему возвыситься над самыми низменными искушениями, которыми была полна политическая жизнь Рима. На фоне эгоистичности и испорченности своего времени он светился патриотизмом и чистотой. Кажется, он и впрямь искренне стремился действовать во благо не только себе, но и обществу. Его главным пороком было тщеславие. Ранние удачи заставили его слишком сильно уверовать в собственные способности, и он недоумевал, почему же Рим медлит облечь его царскими полномочиями, пусть и не называя открыто царем.

Эти два сулланских фаворита, ставшие одновременно консулами, посвятили себя ниспровержению оставленной Суллой конституции. Помпей и Красс заплатили свой долг популярам, проведя закон, восстановивший всю прежнюю власть трибунов. Они упрочили союз с деловыми кругами, приказав Лукуллу отдать в руки публиканов всю деятельность по взиманию налогов с Востока; они поддержали законопроект, согласно которому судейские коллегии отныне должны были состоять из равного числа всадников, сенаторов и эрарных трибунов. Крассу пришлось дожидаться пятнадцать лег своего заслуженного вознаграждения — золота, которое предстоит ему испить в Азии. Помпей получил свое в 67 г. до н. э., когда