Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

в целом настолько отличился здесь несправедливостью, вымогательством и открытым разбоем, что остров после него был опустошен больше, чем после двух восстаний рабов. Что еще хуже, Веррес прикарманил часть добычи, которая иначе попала бы в руки публиканов. Всадничество поддержало обвинения Цицерона, в то время как Гортензий, главный представитель аристократии в юриспруденции того времени, взял на себя защиту Верреса. Цицерону было разрешено потратить несколько сотен дней для сбора свидетельских показаний на Сицилии. Он воспользовался только пятьюдесятью, но представил суду такое количество сокрушительных свидетельств, что в своем открытом обращении Гортензий, который прежде украсил свои сады, приняв от Верреса часть награбленной тем коллекции статуй, отказался защищать своего клиента. Приговоренный к штрафу в 40 000 000 сестерциев, Веррес отправился в изгнание. Цицерон опубликовал еще пять речей, приготовленных им заранее. Все вместе они стали образцом беспощадной атаки на злоупотребления римских должностных лиц в провинциях. Его энергичность и отвага завоевали ему такую поддержку, что когда он принял участие в консульских выборах на 63 г. до н. э., то был избран на основании единогласного шумного одобрения.

Выходец из всаднической семьи невысокого ранга, Цицерон по природе своей тяготел к среднему классу и не без осуждения взирал на гордыню, привилегии и скверное правление аристократии. Но еще сильнее он боялся тех радикальных вождей, чья программа ставила под угрозу любую собственность, ибо те стремились облечь полнотой власти толпу. Поэтому главным пунктом его политики на посту консула стало «согласие сословий», т. е. сотрудничество между аристократией и всадничеством в борьбе против крепнущего вала революции.

Однако причины и силы, обусловившие народное недовольство, были слишком глубоки и многообразны, чтобы их можно было подрубить одним ударом. Многие бедняки с упоением внимали тем, кто рисовал перед ними несбыточные блаженства утопии, и часть этих людей уже созрела для насилия. Немногим выше, чем они, находились плебеи, лишившиеся собственности из-за неспособности рассчитаться с долгами. Часть сулланских ветеранов не смогли добиться от полученных ими наделов никакого дохода, и теперь они были готовы к участию в любом перевороте, который обещал бы им легкую поживу. Среди высших классов было изрядное количество несостоятельных должников и потерпевших крушение спекулянтов, которые потеряли всякую надежду выполнить взятые на себя обязательства. Другие были преисполнены амбициями политических деятелей и считали, что на их пути вверх главным препятствием остаются консерваторы, которые слишком зажились на этом свете. Немногие из революционеров были искренними идеалистами, убежденными в том, что только полное разрушение старой системы позволит смягчить коррупцию и несправедливость римского государственного строя.

Нашелся человек, который попытался объединить все эти разрозненные группки в цельную политическую силу. Мы знаем Луция Сергия Катилину лишь по отзывам его врагов — по истории его движения, написанной миллионером Саллюстием, и по энергичнейшим проклятиям в его адрес, которыми полны Цицероновы речи «Против Каталины». Саллюстий называет его «запятнанным преступлениями врагов богов и людей, который не знал покоя ни бодрствуя, ни во сне, столь жестоко терзало его возбужденный дух сознание собственной порочности. Отсюда его бледность, его налитые кровью глаза, его походка — то быстрая, то неторопливая; короче говоря, его лицо и любой его взгляд выдавали в нем безумца»{293}. Подобное описание напоминает рассказы о своих врагах тех, кто борется за жизнь или власть. Когда битва окончена, такие описания постепенно пересматриваются, но в случае с Каталиной пересмотра так и не произошло. В молодости он был обвинен в том, что лишил невинности весталку, двоюродную сестру первой жены Цицерона; суд оправдал весталку, но молва не оправдала Катилину, напротив, на него возвели еще и убийство сына, совершенное в угоду его ревнивой любовнице{294}. Чтобы противопоставить этим слухам хоть что-нибудь, мы можем сказать, что в течение четырех лет после гибели Каталины простой народ Рима — «жалкий, заморенный сброд», называет его Цицерон, — приносил цветы к его могиле{295}. Саллюстий приводит в своем сочинении одну из речей, якобы произнесенных Каталиной:

С тех пор, как государство оказалось в руках нескольких могущественных людей… в их власти находятся все мыслимое влияние, должности и богатство. Для нас у них припасено устрашение, разгром, преследования и нищета… Что же осталось у нас, кроме самой жизни?.. Не лучше ли доблестная смерть, чем постепенное расставание с нашими изломанными и обесчещенными жизнями, игралищем чужой надменности?{296}

Программа, при помощи которой он хотел соединить разнородные элементы, заинтересованные в революции, была проста: novae tabulae («новые записи»), т. е. стирание и отмена всех долгов. Он направил всю свою энергию (столь же кипучую, как и энергия Цезаря) на достижение этой цели. И действительно, некоторое время ему симпатизировал, если даже не был его тайным сторонником, сам Цезарь. «Не было таких вещей, — говорил Цицерон — на которые он не мог пойти, и не было таких усилий, которые не были им затрачены на организацию взаимодействия, бодрствование и тяжкий труд. Он переносил и холод, и голод, и жажду»{297}. Его враги уверяют нас, будто он сколотил шайку из 400 человек, которые намеревались уничтожить консулов и захватить власть в первый день 65 г. до н. э. Назначенный день наступил, но ничего необычного не произошло. В конце 64 г. до н. э. Катилина был соперником Цицерона на консульских выборах и развернул мощную предвыборную кампанию[26]. Предприниматели всполошились, и капитал устремился за пределы Италии. Высшие классы объединились и поддержали Цицерона; на целый год concordia ordinum стала реальностью, и он был превосходнейшим ее глашатаем.

Лишенный возможности продолжать борьбу политическими средствами, Катилина обратился к войне. Его последователи скрытно сформировали двадцатитысячную армию в Этрурии, а в Риме стала собираться группа заговорщиков, в которую вошли представители всех классов — от сенаторов до рабов, — в том числе два городских претора, Цетег и Лентул. Следующим октябрем Катилина снова участвовал в консульских выборах. Чтобы гарантировать себе победу, сообщают нам консервативные историки, он замышлял убить своих соперников во время избирательной кампании и одновременно подослать наемного убийцу к Цицерону. Заявив, что ему стали известны замыслы Каталины, Цицерон заполнил Марсово поле вооруженной стражей и лично наблюдал за ходом голосования. Несмотря на горячую поддержку пролетариата, Катилина опять потерпел поражение. Седьмого ноября, говорит Цицерон, в его дверь постучались несколько заговорщиков, но их отогнали прочь телохранители. Наутро, увидев Каталину на заседании сената, Цицерон набросился на него с зубодробительными упреками, которые когда-то были на устах у каждого школьника. Чем дальше говорил Цицерон, тем больше пустых сидений было вокруг Каталины. Наконец он остался совсем один. Он молча перенес водопад обвинений, острых,