Знаки, символы и коды культур Востока и Запада - Светлана Тевельевна Махлина

развития террора и терроризма напоминает и В.А. Медведев (21, 103–105). И. Ефимов продолжает: «Народ-охотник, народ-скотовод, народ-земледелец, народ-машиностроитель – мы можем найти их всех на земле и сегодня, и отношения между ними часто бывают окрашены мучительными и неразрешимыми противоречиями» (14, 17). Однако судьба скифов все же внушает надежду, что такие агрессоры будут разобщены и разбросаны по другим странам.

И все же сегодня остается немало людей, ликующих, когда происходят теракты (например, в парижском метро в 1995 году). Взгляды безбожников-коммунистов и фанатично верующих мусульман сходятся во многих политико-социальных установках.

Каковы же знаковые черты терроризма?

Два его основных признака – насилие и устрашение. А они рождают массовую деморализацию населения, ибо жертвами терроризма становятся случайные люди. Например, массовая истерия была вызвана в 1985 году, когда американские авиатуристы вернули в кассы агентств билеты из-за участившихся террористических актов в Европе (18, 79). Для морально-психологического аспекта терроризма характерны жестокость, аморальность, неразборчивость в средствах, неуправляемость (18, 78).

Н.А. Грякалов показывал, что насилие и террор взаимосвязаны друг с другом, а террор «всегда дискурсивен, то есть символичен» (11, 8). В диссертации Грякалова утверждается, что террор всегда обладает символическим ресурсом благодаря именно насилию. Доминирующей становится модель обмена, которая определяется «через отношение к всеобщему эквиваленту». Модернистская символизация эстетизирует политику, «собирающую террористический Gesamtkunstwerk, который мыслится как синтез абсолютного знания и абсолютного действия, упраздняющий различие эксцесс / символизация». На современном этапе постмодернистского состояния, которое понимается как «закат эры взрыва», политическая «фиксированность террора заменяет диалектическую логику – катастрофической» (11, 9).

Государственный террор формирует беспредельный страх в обществе. А вот современный терроризм увеличивает этот страх, что «может привести к серьезным изменениям в массовом общественном сознании в сторону большей уязвимости и манипуляционным процессам», формируя массовую истерию (26, 669).

Страх рождает панику, иррациональный ужас – как правило, далеко за пределами места и времени теракта. Таким образом появляются «косвенные» жертвы, которые пытаются вскрыть символизм этих зловещих «посланий» (8, 15). Однако сделать это сложно, так как «в современном терроре доминирует абстрактная форма, в нем ужасно – отсутствие ужаса, сама эмоциональная редукция … (множественность свидетельств жертв российских терактов» говорит «о дистанцированности от самого себя и от насилия … о прогрессирующем обезличивании субъектов» (29, 97).

Пытаясь разобраться в семантических особенностях современного терроризма, А. Бадью в своей статье «Философские соображения по поводу нескольких недавних событий» (в книге «Мир в войне. 11 сентября 2001 года глазами французских интеллектуалов».М., 2003, с. 27) считает, что «реакция на террор попадает в ловушку зеркальности. Война против терроризма и сам терроризм приходят к состоянию неразличимости. Поэтому представляется необходимым» прибегать к различению «способов символизации» (29, 94) В качестве примера Н.М. Савченкова приводит ситуацию с Заремой Муджахоевой. Она передумала «взрываться» и сознательно не переключила тумблер взрывного устройства. Этим самым террористска-смертница спасла обреченных на гибель посетителей кафе. А обвиняемые вместе с ней утверждают, что взрыв не последовал по техническим причинам, так как она дважды переключала тумблер. Осужденная на 20 лет Зарема Муджахоева обещала «вернуться и отомстить» (29, 98). Н.М. Савченкова комментирует это так: «Описывать такую агрессию очень сложно», так как она оказывается «чуждой основному символическому измерению – речи … Наиболее интересным прецедентом реконструкции атмосферы и акта нигилистического насилия … является последняя работа американского режиссера Гаса Ван Сента» (29, 99). В этом фильме воспроизведен детский террористический акт. Мальчик-террорист накануне расстрела музицирует. И ничто не может помешать ему привести свой замысел в исполнение. «Общество не может защитить себя от индивидуальной воли, выпавшей из системы символических взаимоотношений» (29, 100).

Уже Ж. Бодрийяр показал в книге «Символический обмен и смерть», что террор – «единственный доступный современному субъекту радикальный способ символизации» (29, 96). Рене Жирар также показывает, что, так как насилие отвратительно, люди считают возможным мстить за него. Отсюда насилие и жертва оказываются в одинаковой ситуации. «Сходство делает операцию возможной, различие сохраняет ее символический смысл … Другими словами, речь идет об утрате в современном мире символических различий, о принципиальной «нехватке», нужде в символическом вообще. Р. Жирар предлагает мыслить сегодняшнюю ситуацию в терминах жертвенного кризиса» (29, 95).

Жертвами террористических актов легко можно манипулировать властной террорократической элитой. Жертвы террористических актов оказывают на людей длительное воздействие. Особенно это воздействие усиливается при использовании заложников. Заложники демонстрируют несколько типов поведения. Основные три: регрессия, инфантильность, автоматизированное поведение, депрессивное переживание;

демонстративная покорность и приспособительная реакция и, наконец, хаотичные проявления протестных действий. Кроме того, возможно такое поведение, когда люди сохраняют контроль над своими действиями, добровольно помогая в преодолении беды. Есть также тип людей, которых можно назвать «притаившимися мстителями». Они трезво оценивают сложившиеся обстоятельства, понимают опасность открытого противодействия. Штурм экстримализует ситуацию. Спасатели-спецназовцы также становятся жертвами, все же являясь знаковыми фигурами борьбы с терроризмом. За пределами террористического акта сначала возникает растерянность, затем бессильная, беспомощная подверженность чужой воле. Но, с другой стороны, возникает ощущение оскорбленного достоинства, повышенная готовность к отражению угрозы. На этом фоне падают трудоспособность, получают пандемическое распространение слухи, широкую распространенность получает расстройство сна. Для тех, кто оказался вне группы заложников, возникает чувство вины, что их «миновала чаша сия». Появляются общие страхи и надежды. Для родственников потерпевших шоковый удар может оказаться даже более глубоким, чем для непосредственных жертв. Их сковывает страх неизвестности, стремление спасать, осознание своего бессилия. Организаторы же теракта стараются сфокусировать общественное мнение на негативном восприятии действительности. Для этой цели предпринимаются покушения специально с саморекламными целями, чтобы заявить или напомнить о своем существовании. Нередко у переживших теракт возникает «стокгольмский синдром» – оправдательные рефлексии по отношению к террористам, враждебное отношение к военным и властям. Объясняется это психологической защитой в критической ситуации, своеобразной истерией облегчения (26, 670–671).

Определенная часть террористов оказывается втянутой в террористическую деятельность пропагандой и провокационными средствами с помощью разного рода наркотических и психотропных снадобий, нейролингвистического программирования, с помощью интернета, охотясь за аутсайдерами, играя на проблемах человека. При этом часто используются женщины и дети. Их тоже можно отнести к жертвам террористических актов. Но многие террористы непосредственно виктимны изначально. Здесь используются национальные, конфессиональные, профессиональные слои (26, 672).

Терроризм – особая разновидность политической преступности.

В террористических актах гибнут сотни ни в чем не повинных людей. Кощунственно прозвучало признание бывшего обвинителя трибунала по Югославии Карлы дель Понте в ее книге «Охота: я и военные преступники», что руководство независимого Косово вывезли 300 молодых сербов в Албанию для изъятия внутренних органов (31, 13).

Убийство и причинение вреда людям – важный признак терроризма, сеющий постоянную угрозу неожиданного нападения неизвестно когда и где. «За период с 1991