Памяти солёная волна - Станислав Митрофанович Сахончик

полуденное солнце. Из-за сопок, окружающих бухту Новик, в трёх местах поднимались клубы густого чёрного дыма – три корабля из бригады консервации с экипажами из «переподготовщиков» готовились к выходу в море на учения. Танкер вспомогательного флота «Владимир Колечицкий» ожидал их на внешнем рейде для отработки дозаправки на ходу и сопровождения на артиллерийский полигон – корабли должны были потом передаваться кому-то из наших многочисленных африканских и азиатских друзей, в большом количестве отиравшихся в городе.

В ходовой рубке танкера, стоящего на якорях, капитан Владимиров, сидя в кресле и рассеянно глядя в бинокль на сопки, проникновенным ироническим басом изрёк: «Заклубился дым вонючий – вышел в море флот могучий!» Смешливый рулевой матрос Цема залился хохотом и в изнеможении повис на штурвале.

Капитан втихомолку пописывал лирические стишки и стеснялся этого обстоятельства как разрушающего устоявшийся имидж сурового морского волка. Это, впрочем, не мешало ему зычно разносить нерадивых подчинённых с грамотным применением ненормативной лексики – наиболее доходчивого вида устного народного творчества, широко используемого командным составом ВМФ.

Однако прославился как маститый поэт он совсем недавно, когда перед приходом из долгого рейса на кормовой надстройке танкера был вывешен кумачовый транспарант с вполне приличными на вид стихами, которые заканчивались так: «.. в родную базу прибыл «Колечицкий», свой потный на волнах оставив след!». При швартовке кормой белые буквы на ярко-красном фоне произвели неизгладимое впечатление на встречающую публику. Острые на язык бригадные штурманы долго ещё при случае на это намекали, демонстративно брезгливо поглядывая на штиблеты членов экипажа танкера, якобы постоянно оставляющие мокрые следы.

Из бухты медленно показался серый низкий корпус эсминца с архаичными очертаниями мачт и башен главного калибра, следом из-за мыса завиднелся острый форштевень сторожевика.

– Тридцатка-бис! Похоже, старина «Вразумительный» выполз. И пара эскаэров-полсотых! – сказал всезнающий начальник радиостанции Володя Онощенко. Он на пару с судовым доктором почти наизусть заучил справочник по боевым кораблям и всегда выступал в качестве эксперта.

– Начальник, а вот слабо стишок какой-нибудь сочинить? Знаю ведь, что потихоньку балуешься, – неожиданно сказал капитан, поигрывая ремешком бинокля.

– Эт-то мы мигом! – воодушевился начальник радиостанции и с псевдопоэтическим завыванием экспромтом начал:

Над Улиссом встало солнце – рыжая паскудина!

Вышел в море «Колечицкий» – ржавая посудина…

– Ни хрена в тебе патриотизма нет, начальник! Дуй-ка к себе в рубку, скоро снимаемся, открывай вахту! И скажи Молодову, чтобы «Каштан» отрегулировал – хрипит. Доктор, а вы что скажете?

Доктор, выглянув из штурманской рубки, где он помогал старпому подклеивать карты, слегка задумался, ибо виршами отродясь не баловался.

– А на медицинские темы можно? Цитату!

– Валяйте!

– Э-э-э… Блажен лишь тот, кто поутру имеет стул без понужденья!

– Да-а! Тут романтикой тоже не пахнет! Ну да ладно, шутки кончились, начинаем воевать!

Капитан, нажав красную кнопку (по помещениям загремел сигнал общесудовой тревоги), поднёс к губам микрофон и чётко скомандовал:

– По местам стоять, с якоря сниматься! Баковым на бак, ютовым на ют!

Сразу всё пришло в движение – по шкафутам, громыхая тяжёлыми ботинками, понеслись матросы боцманской команды в оранжевых спасательных жилетах и касках, по своим постам разбежались механики и мотористы. Захлопали задраиваемые люки и двери, из трубы пыхнуло колечко дыма. Пошёл шпиль, с грохотом выбирая якорь-цепи, с которых матросы из шлангов забортной водой сбивали донную грязь. Судно задрожало и медленно тронулось, постепенно набирая скорость. За кормой вскипел белый бурун, и сразу появились чайки, ловко выхватывающие из воды оглушённую винтом рыбу.

Эсминец со сторожевиками нестройной кильватерной колонной, густо дымя и медленно вращая башнями и антеннами, словно разминаясь, уже прошли мимо, им предстояло ещё «пробежать» по мерной миле и полигону размагничивания. Некогда грозные и современные, эти боевые корабли сейчас, хотя и подкрашенные, воспринимались как стайка принаряженных военных пенсионеров на празднике 9 Мая. Ещё бравые, но уже не то…

Танкер за это время должен был сходить в бухту Стрелок, чтобы дозаправить топливом и пресной водой авианосец «Минск», стоящий на рейде. Рутинная операция, которую танкер выполнял каждую неделю, ибо гигантский корабль был необычайно прожорлив.

Судно шло заданным курсом по совершенно спокойному днём морю, и капитану можно было немного расслабиться и заняться воспитанием неразумных подчинённых. Надо сказать, что наш кэп был прирождённым педагогом, ну прямо Макаренко в военно-морском варианте. Любил он это дело!

– Старпом, героев на мостик! – потирая руки, приказал капитан. Народ на мостике нездорово оживился. В рубке появились две согбенные раскаянием и тяжёлым похмельем фигуры четвёртого и пятого помощников капитана, облачённые в новенькую, но уже изрядно помятую и запачканную парадную форму. Юные орлы-штурманы, два дня назад назначенные на «Колечицкий» после окончания Ломоносовской мореходки, получив аванс, при полном параде направили свои стопы в «Челюсти» (ресторан «Челюскин»), где набрели на группу таких же свежеиспечённых лейтенантов-подводников. Изрядно набравшись и покуролесив, молодёжь решила после кабака заполночь направиться догуливать в гости к подводникам в бухту Малый Улисс.

Не найдя подходящего транспорта, весёлая компания обнаружила возле ресторана единственную на весь Владивосток телегу на резиновом ходу и, за изрядную сумму уломав деда-возницу, военно-морской конный экипаж, блистая погонами и шевронами и оглашая нестройным пением полутёмную в это время улицу Ленина, отправился в дальний поход (четыре мили по прямой). Однако возле «Ваньки с дудкой» (памятник на центральной площади) моряки были перехвачены военным патрулем (сухопутным) и радостно препровождены в комендатуру. Там, разобравшись по погонам и нашивкам, кто есть кто, подводников оставили в офицерских камерах, а «полувоенных» штурманов забрал дежурный по бригаде и сонных отвёз на «Колечицкий», где вахтенные бережно разнесли их по каютам. Подъём и выход на рейд они, естественно, проспали. Однако основной флотский принцип был соблюдён – физические тела юных штурманов находились в замкнутом пространстве кают между форштевнем и ахтерштевнем родного судна, где им и надлежало находиться по судовой роли. Всё остальное имело вспомогательное значение.

Намечаемые воспитательные мероприятия особым разнообразием не отличались. «Раздолбать салаг – ив строй! Лишних штурманов у меня нет! Месяц без берега и по выговору! С-салаги, мать их за ногу!» – лаконично выразился по телефону комбриг.

– Из пацанов толк выйдет – громко начали! – в свою очередь констатировали механики за завтраком в кают-компании.

Капитан произнёс, демонстративно не глядя на «пацанов» и не называя фамилий:

– Четвёртый, взять бинокль и вести визуальное наблюдение по курсу, докладывать через каждые пятнадцать минут! Пятый, следить за изменениями компасного курса и репитерами. Докладывать об изменении курса и оборотов! Вести записи в ЗКШ (записная книжка штурмана).

Процесс пошёл! Худощавый четвёртый помощник Витя осипшим, прерывающимся голосом докладывал о проходивших судах, пролетающих чайках