Памяти солёная волна - Станислав Митрофанович Сахончик

Надо отдать должное, штурман он был великолепный, да и вообще мужик весьма неглупый – дураков в море на такие должности не ставят, слишком уж они потом дорого обходятся. Кстати, швартовка кормой к пирсу (без буксиров!) ему удавалась легко и красиво, а это одна из труднейших задач.

Дураки же, сидящие в высоких минобороновских креслах на суше в далёкой Москве, придумали для оперативных эскадр, находящихся на боевой службе, интереснейшую новацию – проводить выходные дни в море (чтобы не давать отгулов на суше). Это давало примерно такой же оздоровительный эффект, как и проведение отпуска в служебном кабинете. Судно становилось на якорь, обычно где-нибудь возле архипелага Дахлак в Красном море (некогда бывшей итальянской каторжной тюрьме), и экипаж погружался на несколько дней в «отдых», более напоминавший полуобморочный летаргический сон, прерываемый только для приёма пищи и прочих жизненных надобностей.

В один из таких «выходных» мы решили отправиться, под командой старпома, на рабочем катере за кораллами на один из многочисленных безымянных песчаных островков бухты Габбет-мус-Нефет. Прихватили с собой легководолазное снаряжение, немного консервов и шлюпочный анкерок с водой. Высадив часть моряков на песок островка покупаться, мы встали над коралловым рифом и спустились под воду.

Прозрачная зеленоватая вода, насквозь пронизываемая отвесными лучами солнца, создавала потрясающей красоты эффект храмовой готической колоннады. Было очень похоже на базилику Нотр-дам-де-ля-Гард – «храм всех моряков» в Марселе, который мы в своё время часто посещали. Коралловый риф поражал неописуемым буйством красок и обилием рыб самых невероятных расцветок. Всё напоминало сказочный сон. Казалось кощунством даже просто входить в этот мир, а не то что брать оттуда какую-то его часть, нарушая хрупкое равновесие природы. Однако проза жизни всё же победила. Загрузив в катер кораллы и отловив попутно несколько зазевавшихся лангустов, мы подобрали своих осоловевших на беспощадном солнце морячков и пошли обратно к пароходу. Мерно и убаюкивающе постукивал мотор. На руле стоял полуголый старпом, лицо его, обычно хронически озабоченное, даже как-то разгладилось и подобрело. Неожиданно я заметил на его загорелом плече глубокий шрам от осколочного ранения и спросил, откуда он взялся. Других этот вопрос тоже заинтересовал, и все пристали к старпому с просьбой рассказать. Чиф вздохнул и, не особенно вдаваясь в подробности, поведал историю своего шрама.

Шла очередная эфиопско-эритрейская война. В один из прибрежных городов, окружённый со всех сторон, набилось несколько тысяч беженцев и раненых. Кончалась питьевая вода – наступающие войска захватили господствующие высоты и взорвали водопровод. Для прикрытия эвакуации города были посланы боевые корабли и с ними танкер, на котором помимо горючего находилось несколько тысяч тонн питьевой воды. Подойти к причалу и отдать воду для населения и госпиталей ему мешал огонь артиллерии. По договорённости с осаждённым гарнизоном корабли открыли огонь по высотам, заставив замолчать полевые пушки. Под прикрытием мощных корабельных «стотридцаток» танкер, подойдя к причалу, начал перекачивать воду в береговые цистерны и одновременно, вместе с другими судами, принимать эвакуируемых. Это заняло несколько часов, и всё время гарнизон из установок «Град» и корабли эскадры вели массированный огонь по высотам. Наконец, отдав всю воду, танкер отошёл от пирса, оставив на берегу группу моряков для сворачивания оставшихся шлангов. Они должны были вернуться на рабочем катере. Работу заканчивали уже под обстрелом, а когда катер отошёл – вокруг него поднялись всплески миномётных разрывов.

И хотя попасть из миномёта в маленький, пляшущий на волнах катерок очень непросто, несколько осколков всё же пробили борт и ранили двух человек, в том числе и старпома, тогда ещё зелёного четвёртого штурмана.

Конечно, после услышанного чиф предстал перед нами уже в другом свете и его обычные придирки воспринимались нами уже не так остро, как раньше. А вскоре выяснилось, что он прекрасно играет на гитаре, не дурак выпить и совсем неплохо поёт «под Боярского». Да и на Петрушку в общем-то не похож.

Как-то постепенно исчезло напряжение в его отношениях с экипажем, народ его зауважал, что в мужском коллективе, надолго оторванном от нормальной жизни, заслужить совсем не просто – в море свои законы. Крутые мужики, рассчитанные на одноразовые громкие и публичные поступки, долго там не выживают – «ломаются» и уходят навсегда, стараясь забыть море, как кошмарный сон.

По возвращении на базу чиф так же спокойно перешёл на другое судно – уже капитаном. Проводили его тепло, с сожалением. Зла на него никто не держал – служба есть служба.

Манди

Он пришёл к нам с пополнением, когда танкер после капитального ремонта в Югославии стоял под погрузкой в Севастополе, готовясь к выходу на боевую службу в Индийский океан, и был назначен четвёртым помощником. Непонятное сначала прозвище «Манди» пришло вместе с ним. Пробыв в экипаже несколько месяцев, он оставил о себе хорошую память в виде разных историй, которые, обрастая подробностями, надолго остались в судовых легендах танкера «Владимир Колечицкий».

Вообще-то его звали Виктором. После окончания Ломоносовского мореходного училища ВМФ он был направлен на Тихоокеанский флот и полгода проплавал на ледоколе «Вьюга» в каботажных рейсах. Витя был парнем высоким, худощавым и носил маленькие усики, которые делали его похожим на одного французского киноартиста. А ещё он умел играть на гитаре и замечательно краснеть, что в его возрасте и профессии встречается крайне редко. Он прямо-таки наливался красной краской до самых ушей, и его лицо по интенсивности свечения напоминало кормовой пожарный ящик.

Первый раз Витя отличился на занятиях по штурманской подготовке во время изучения лоции Красного моря – нашего постоянного места службы. Он назвал Баб-эль-Мандебский пролив Эль-Мандибабским, чем вызвал неподдельно радостное оживление среди штурманского состава, достойно оценившего Витино ассоциативное мышление. На вопрос невозмутимого флагманского штурмана, что бы он сделал с мысом Гвардафуй, Витя, залившись краской, скромно отмолчался. Зачёт ему пришлось сдавать ещё дважды, за что среди острых на язык бригадных штурманов он получил прозвище – Бабель мандебский, постепенно для удобства и краткости произношения трансформировавшееся в нейтральное и почти что английское слово Манди.

Начальство Черноморского флота загнало нас в самый конец Северной бухты – к Сухарной балке, на территорию хорошо охраняемого флотского арсенала, с очень впечатляющим видом на корабельное кладбище. Танкер интенсивно загружали пресной водой, продовольствием, авиационным топливом, флотским мазутом, соляром и зенитным боезапасом для обеспечения отряда кораблей, идущих на разминирование Красного моря. Флагманом шёл крейсер-вертолётоносец «Ленинград», командовал отрядом в восемнадцать вымпелов контр-адмирал с истинно черноморской, «говорящей» фамилией Хронопуло. Приданный дивизион морских тральщиков в это время «разминался»