Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

государстве, дать силу России изумить весь мир согласной стройностью того же самого организма, которым она доселе пугала, — и эта Церковь нами незнаема! И эту Церковь, созданную для жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь!

Нет, храни нас Бог защищать теперь нашу Церковь! Это значит уронить ее. Только и есть для нас возможна одна пропаганда — жизнь наша. Жизнью нашей мы должны защищать нашу Церковь, которая вся есть жизнь; благоуханием душ наших должны мы возвестить ее истину» (3, 359).

Но как недостойному стать достойным? «Исполняет ли всяк… как следует свой долг»? Каким должен быть человек, совершая движение по духовной лестнице вверх?

Гоголь попытался ответить на эти и другие проблемы внутренней жизни человека. Ответил фрагментарно, но это вполне устроило Толстого, автора грандиозных книг не только в собственно религиозной сфере, но и в области мировой афористики.

Фрагмент 1. О спорах и «духе чистейшего незлобия и кротости»

Читая письмо о спорах, Толстой отчеркнул, а потом зачеркнул первые 35 строк, в которых Гоголь довольно четко определил свое отношение к разногласиям борющихся между собой идеологий:

«Все эти славянисты и европисты, или же староверы и нововеры, или же восточники и западники, а что они в самом деле, не умею сказать, потому что покамест они мне кажутся только карикатуры на то, чем хотят быть, — все они говорят о двух разных сторонах одного и того же предмета, никак не догадываясь, что ничуть не спорят и не перечат друг другу» (3, 374–375).

Вывод Гоголя актуален и сегодня, но для читающего Толстого важнее оказалась вторая часть письма, где Гоголь предупреждал человека от запальчивости, горячности, гнева в споре, о недопустимости участия в споре старому человеку.

В 1887 г. Толстой, как он сам свидетельствовал, «отчеркнул то, что „пропустить“», и оставил не зачеркнутым то, что можно было бы рекомендовать для издательства «Посредник». На странице 375 имеется свидетельство правки Толстого: выставленные им цифры над теми словами, с которых дóлжно цитировать отрывок и которые дóлжно поменять местами:

Толстой: 2 1

У Гоголя: «Вообще споры…» (3, 375)

В 1909 г. Толстой избрал другой принцип. Он очеркивал то, что ему нравилось и что могло быть полезным при составлении свода мыслей мудрых людей. Так, на стр. 54 им были отчеркнуты 9 строк, возле которых своей рукой он написал: «О спорах»:

«К спорам прислушивайся, но в них не вмешивайся. Мысль твоего сочинения, которым хочешь заняться, очень умна, и я даже уверен, что исполнишь это дело лучше всякого литератора. Но об одном тебя прошу: производи его в минуты, сколько возможно, хладнокровные и спокойные (подчеркнуто мною. — В.Р.). Храни тебя Бог от запальчивости и горячки, хотя бы даже в малейшем выражении. Гнев везде неуместен, а больше всего в деле правом, потому что затемняет и мутит его. Вспомни, что ты человек не только немолодой, но даже и весьма в летах» (4, 54).

Толстой эти раздумья Гоголя о споре приметил раньше и включил их в книгу афоризмов мудрых людей. Но при этом он подверг гоголевский текст сокращению, убрав из него конкретику (см. выше подчеркнутые слова) ради того, чтобы придать ему универсальную значимость.

«Круг чтения» (1904–1908):

5 января

«К спорам прислушивайся, но в споры не вмешивайся. Храни тебя Бог от запальчивости и горячки, хотя бы даже в малейшем выражении. Гнев везде неуместен, а больше всего в деле правом, потому что затемняет и мутит его. Гоголь» (41, 18).

«На каждый день»: 25 декабря (44, 376). «Путь жизни»: 45, 358.

В 1909 г. Толстой отчеркнул и 14 финальных строк письма о спорах, а в конце текста выставил 4 балла.

«Молодому человеку еще как-нибудь пристал гнев; по крайней мере, в глазах некоторых он придает ему какую-то картинную наружность. Но если старик начнет горячиться, он делается просто гадок; молодежь как раз подымет его на зубки и выставит смешным. Смотри же, чтоб не сказали о тебе: „Эк, скверный старикашка! всю жизнь валялся на боку, ничего не делая, а теперь выступил укорять других, зачем они не так делают!“ Из уст старика должно исходить слово благостное, а не шумное и спорное. Дух чистейшего незлобия и кротости должен проникать величавые речи старца, так, чтобы молодежь ничего не нашлась сказать ему в возраженье, почувствовав, что неприличны будут ее речи и что седина есть уже святыня» (4, 55).

Толстому импонировала мысль о благостном слове, исходящем из уст старика, менее всего ему хотелось оказаться в ситуации «скверного старикашки». Отсюда концентрация внимания на этой мысли. Однако, думаю, благостные слова о том, кем должен быть старец и «что седина есть уже святыня» Толстой не мог не отнести к излишней экзальтации Гоголя, отсюда не 5, а 4 балла.

Внимание Толстого к фрагменту «Споры» было вполне закономерным. На протяжении всей своей жизни он уговаривал себя ни с кем не спорить, однако публицистический темперамент брал верх над уговорами. Потом шли раскаяния, слезы оттого, что не совладал с собой, потребность в прощении и сам акт испрашивания прощения. Но чем ближе к старости, тем острее чувство стыда от несовершенства натуры, большая потребность в христианском истолковании сущности диалога между людьми, тем ближе к пониманию гоголевского призыва: возвестить истину «благоуханием душ наших».

Фрагмент 2. О рабе «самых пустейших и мелких обстоятельств»

В финале письма «Чем может быть жена для мужа в простом домашнем быту, при нынешнем порядке вещей в России», размышляя о месте жены для мужа, Гоголь огласил печальный приговор своему современнику:

«Дрянь и тряпка стал всяк человек; обратил сам себя в подлое подножье всего и в раба самых пустейших и мелких обстоятельств, и нет теперь нигде свободы в ее истинном смысле» (3, 430).

Однако в женщине, в отличие от мужчины, по убеждению писателя, есть энергия силы, которая способна помочь ей выйти из состояния прозябания.

«Свобода не в том, чтобы говорить произволу своих желаний: да, но в том, чтобы уметь сказать им: нет»… Никто теперь в России не умеет сказать самому себе этого твердого «нет». Нигде я не вижу мужа. Пусть же бессильная женщина ему о том напомнит! Стало так теперь все чудно, что жена же должна повелеть мужу, дабы он был ее глава и повелитель (3, 430).

Выводам письма предшествовали сначала