Творчество - Павел Владимирович Виноградов

Просто люди не могут жить в таком холоде, он замораживает не только тело, но и душу. Странствие в этой враждебной белой тишине — всегда путь в никуда, как в «Левой руке тьмы» Урсулы Ле Гуин. Но роман «Северное сияние ее глаз» вызвал у меня другие ассоциации: повесть Альберта Пиньоля «В пьянящей тишине», ненадолго ставшую мировым бестселлером. На первый взгляд, ничего общего между этими вещами нет. Даже места действия полярны: антарктический островок, на который высаживается разочарованный в жизни метеоролог, и русский север, по которому бредет в поисках увиденной во сне девушки мечтатель с юга. Но сходятся они в намеренно созданной тревожной и напряженной атмосфере. И — в холоде.

Холод не столько в воздухе, сколько в душах героев. По мере чтения текста Матюхина начинаешь понимать, что мистически-любовная линия — всего лишь повод для раскрытия авторского взгляда на мир. Взгляда жесткого, если не сказать, жестокого. Так и у Пиньоля чудовищная страсть героя к самке неких разумных земноводных хищников — повод для декларации авторского пессимизма в отношении человечества.

Думаю, с этой целью Матюхин расклинил текст вставными новеллами, герои которых четко рифмуются с героями основной линии. Мечтательные, похожие на гашишные фантазии или безумных рассказчиков Кобо Абэ, они совершают алогичные поступки в духе Паланика и наделены странными способностями. Ангел грусти, Муза светлая и Муза темная, девушка Инга, влюбленная в персонифицированную Судьбу, Человек, который любил умирать… Но по мере чтения скромное очарование потусторонности понемногу облезает с них, как нестойкая позолота, и открываются довольно неприглядные черты. Крылья Ангела, похоже, фальшивы, ингина Судьба оказывается пошлым плейбоем, а Муза учит писателя убивать.

И в тексте начинают прорываться сварливые злобные нотки нобелевской лауреатки Эльфриды Елинек:

«В замкнутом пространстве люди жмутся друг к другу, их спины, затылки, задницы соприкасаются. Они дышат друг на друга, их кожа теплая или холодная, мерзкая на ощупь. Они источают запахи пота, дешевых или дорогих духов, запахи только что съеденного завтрака, шампуня, которым с утра помыли голову. Проходит не больше минуты, и я чувствую, что задыхаюсь в этой мешанине запахов, меня тошнит от прикосновений, мне становится плохо от замкнутого пространства».

«О, эти люди!.. Развелось же вас в мире, как паразитов…», — явно авторское отношение, доходящее уже до прямых физиологизмов. «Хорошенько стошнить», «сплюнуть хорошенько прямо под ноги прохожего, и уже тогда почувствовать себя действительно хорошо» и так далее. Мизантропия достигает апогея в отвратительно правдоподобной сцене убийства бомжа.

Эта бесноватая депрессивность жителя современного мегаполиса тащится за героем, и будет преследовать его всю жизнь. Весь романтизм повести, заявленный изначально, убит ею наповал. Остается неприкрытое уродство жизни:

«Мелкая кривоногая влюбленность, что поджидает за углом каждого, бьет по голове и убегает».

Этого ли ищет герой в холодном мире?..

Написано все это весьма художественно, оттого еще сильнее тягостное впечатление. Ошибок и помарок очень мало, и они не портят умело сделанного текста. «Катя влюбилась по-крупному», «Катя почувствовала волну странного облегчения, зародившуюся где-то в глубине и стремительно разлившуюся по всему телу» — может быть, это не неудачные метафоры, а результат авторского увлечения фекальной символикой?.. И странный маршрут «пешего эротического путешествия», который выходит из Краснодара, идет по южным городам, потом следует аж до Питера, потом — обратно до Москвы, оттуда — во Владимир, и только оттуда — в городок Полярный (Мурманской области, надо полагать), думаю, проложен не в силу невежества автора в географии, а с целью еще больше запутать жизнь героя.

Концовка открыта, и это правильно: тут не может быть счастливого воссоединения влюбленных. Эта история безнадежна, и умиротворит героя лишь смерть. Потому квинтэссенция романа, на мой взгляд, — персонаж, который получал сексуальное наслаждение от собственного умирания:

«Это было в сто раз лучше оргазма, в тысячу — экстаза и в миллион раз круче любого земного наслаждения! Эти чувства невозможно описать. Нет слов в мире, чтобы определить состояние, в которое погрузили мою оболочку, оставшуюся без физического тела! Чувства эти скрутили меня, выжимая из сознания капли экстаза, превратив меня в дрожащий от наслаждения нерв, пульсирующее окончание, поглощающее оргазм за оргазмом».

Некрофилии чище этой я еще не встречал. В своем роде она совершенна. Но вот можно ли остаться с такими чувствами человеком — очень большой вопрос.

Сергей Хохлов

Скромное обаяние мертвечины

Отзыв на роман «Замок Лето»

Автор явно кокетничает, когда сообщает, что писал эту вещь для отдыха. По замыслу и исполнению роман блистателен. Ну, почти.

Характеристики «не настоящий» и «бездушный» мир в приложении к фэнтези, обычно, являются уничижительными. Но не в этом случае, ибо, по всей видимости, автор такого эффекта и добивался. Повествование производит впечатление сложной постановочной игры, участники которой постоянно меняются ролями, добросовестно их отрабатывают и с облегчением или недовольно ворча, берутся за новые.

Еще больше напоминает это игру компьютерную, в которой разнообразные виртуалы, очень похожие на живые существа, но таковыми не являющиеся, делают все для перехода на новый уровень. Но и переход уровнем выше, и падение ниже вызывает эмоции отнюдь не у них, а у того, кто держит джойстик. И кто бы это мог быть для «Замка „Лето“»?.. Очевидно, автор, поскольку в теле романа такой персонаж отсутствует фатально.

По большому счету, это книга о Боге, Которого нет. Ибо невозможно считать таковым, например, главного героя, искусственно созданного бесполого монстра, наделенного способностью создавать таких же монстров. Формально автор назвал его правильно — Создатель, но по существу, это злая насмешка над самовоспроизводящейся машинерией жуткого мира.

Не может быть Богом и великий Зеленый Маг — он тоже плоть от плоти этого выморочного мира, не объект для него, а его субъект. И все прочие могучие существа никак не могут претендовать на эту должность. Хотя «создателей» там — яко песка морского. Но Бог-то может быть только один. И Его там нет.

" — То есть меня создал другой Создатель, не тот, что создал тебя?

— Выходит так.

— И создал меня для чего-то?

Он кивнул.

— Значит, я нужен Ему?

— Скорее — был нужен, — уточнил он, — ведь он оставил тебя.

— Также как твой тебя?

Он усмехнулся — улыбнулся.

— Примерно так«.

И тут у верующего человека возникает вопрос: если все эти чудовища — живые мыслящие существа, то откуда у них душа? И есть ли у них она вообще?

Вопрос тривиальный для фантастики, давным-давно оперирующей искусственным интеллектом. Однако ставится он очень редко — в силу дремучего атеизма большинства фантастов. Но