Путешествие в пушкинский Петербург - Аркадий Моисеевич Гордин

поэт и издатель журнала «Благонамеренный», его активный сотрудник князь Цертелев, цензор Бирюков… Знакомы были и точно указанные петербургские адреса: Пески – район Рождественских улиц, Лиговский канал, где в трехэтажном доме Моденова жил Измайлов.

В назначенные дни – обыкновенно по средам и воскресеньям – у Дельвига сходились именитые писатели, собирался цвет тогдашней русской литературы. Здесь читали свои новые стихи Пушкин, Жуковский, Вяземский, Гнедич. Рассказывал свои басни Крылов. Адам Мицкевич импровизировал сказки «в духе Гофмана». Польский поэт, высланный из Вильны в Центральную Россию, в конце 1827 года приехал в Петербург и вскоре стал частым гостем в доме Дельвига.

В то же время начал посещать Дельвига и молодой, но уже известный в столице композитор и пианист Михаил Глинка. «Михаил Лукьянович Яковлев, композитор известных русских романсов и хорошо певший баритоном, познакомил меня с бароном Дельвигом, известным нашим поэтом, – вспоминал Глинка. – Я нередко навещал его… Барон Дельвиг переделал для моей музыки песню „Ах ты, ночь ли, ноченька…“».

Иногда Глинка приводил с собой молодого певца Н. К. Иванова, впоследствии знаменитого тенора, и они вместе пели русские песни.

А. П. Керн описала встречу Дельвига с приехавшим к нему Пушкиным, – в это время, бывая в Петербурге наездами, Пушкин много времени проводил у Дельвигов. Поэт, рассказывает Керн, «быстро пробежал через двор и бросился в его объятия; они целовали друг другу руки и, казалось, не могли наглядеться один на другого. Они всегда так встречались и прощались: была обаятельная прелесть в их встречах и расставаниях».

Отношения между Дельвигом и Пушкиным были поистине братскими. В эти годы, когда Пушкин не имел своего угла, жил «на больших дорогах», у Дельвигов он чувствовал себя дома. Посреди Петербурга, пропитанного «духом неволи», маленькая квартирка у Владимирской площади была истинным «приютом муз», приютом свободной мысли.

После смерти Дельвига литераторы пушкинского круга постоянно собирались у П. А. Плетнева, В. А. Жуковского и В. Ф. Одоевского.

Петр Александрович Плетнев – поэт, критик, учитель истории и словесности в различных учебных заведениях столицы, а с 1832 года профессор Петербургского университета – прославлен более всего тем, что ему посвятил Пушкин «Евгения Онегина».

На протяжении многих лет Пушкина связывала с Плетневым тесная дружба. «Я имел счастье, – вспоминал Плетнев, – в течение двадцати лет пользоваться дружбой нашего знаменитого поэта. Не выезжавши в это время ни разу из Петербурга, я был для него всем: и родственником, и другом, и издателем, и кассиром».

Собирались у Плетнева, как у Дельвига, – по средам и воскресеньям. Гостей бывало немного, все больше люди, дружески связанные между собой. Наведывались Жуковский, Крылов, Одоевский, Гоголь. Пушкин приезжал один и с женой.

И. С. Тургенев, тогда студент Петербургского университета, попавший сюда по приглашению хозяина – своего профессора, впоследствии рассказал о виденном в очерке «Литературный вечер у П. А. Плетнева». На этом вечере ему довелось впервые встретить Пушкина. «Войдя в переднюю квартиры Петра Александровича, я столкнулся с человеком среднего роста, который, уже надев шинель и шляпу и прощаясь с хозяином, звучным голосом воскликнул: „Да! да! хороши наши министры! нечего сказать!“ – засмеялся и вышел. Я успел только разглядеть его белые зубы и живые, быстрые глаза. Каково же было мое горе, когда я узнал потом, что этот человек был Пушкин, с которым мне до тех пор не удавалось встретиться: и как я досадовал на свою мешкотность!..»

Собрания у Василия Андреевича Жуковского, начавшиеся в 1818 году в доме купца Брагина на Крюковом канале, продолжались в 1830-е годы в Шепелевском доме на Большой Миллионной. Четырехэтажный дом этот, занимавший участок, соседний с Зимним дворцом и Эрмитажем, когда-то принадлежал камергеру Шепелеву. Потом он был приобретен императрицей Елизаветой и стал как бы дворцовым флигелем. Жуковскому, как воспитателю наследника, была предоставлена здесь, в верхнем этаже, казенная квартира.

Русское искусство обязано Жуковскому не только замечательными оригинальными произведениями, великолепными переводами шедевров мировой поэзии, но и той дружеской помощью, которую он щедро оказывал Пушкину, Гоголю, Глинке, Кольцову, Шевченко…

В одном из позднейших писем Гоголя к Жуковскому есть такие слова: «…я, едва вступивший в свет юноша, пришел в первый раз к тебе, уже совершившему полдороги на этом поприще. Это было в Шепелевском дворце. Комнаты этой уже нет. Но я ее вижу как теперь, всю, до малейшей мебели и вещицы. Ты подал мне руку и так исполнился желаньем помочь будущему сподвижнику!»

Часы проходили в оживленных беседах, «замечательных по простоте и сердечности».

«Раевский будет у меня нынче ввечеру. Будь и ты, привези брата Льва и стихи или хоть прозу… Порастреплем Пугачева… Собрание открывается в 9 часов» – так говорилось в одной из записок Жуковского Пушкину.

М. И. Глинка не мог забыть о том, как на одной из пятниц Жуковский «искренне одобрил» его желание приняться за русскую оперу и предложил сюжет «Ивана Сусанина». А в другой раз дал ему текст «Ночного смотра», на который в тот же день композитор написал музыку.

В середине 1830-х годов несколько молодых художников – учеников А. Г. Венецианова (А. Н. Мокрицкий, Г. К. Михайлов и другие) запечатлели на большом полотне тот вечер в просторном кабинете Жуковского в Шепелевском доме, когда Пушкин, Крылов, Гоголь, Плетнев и другие принимали воронежского поэта-прасола А. В. Кольцова. Венецианов поручил эту работу своим ученикам по просьбе Жуковского.

Знаменит был в Петербурге 1830-х годов и другой кабинет, где еженедельно проходили литературные собрания, – кабинет князя В. Ф. Одоевского во флигеле скромного особняка М. В. Ланской в Мошковом переулке, между Дворцовой набережной и Миллионной улицей.

Владимир Федорович Одоевский – человек универсальных интересов: беллетрист, критик, журналист, ученый-естествоиспытатель, музыкант – принадлежал по рождению и общественному положению к столичной аристократии, но в то же время был известен демократическими вкусами и симпатиями. Ему, по словам современника, «было все равно, кто какой кличкой бы ни назывался и в каком бы платье ни ходил».

Рассказывали и о некоторых чудачествах князя. Всякого попадавшего в его кабинет – так называемую «львиную пещеру» – поражало не только обилие книг, лежавших повсюду – на полках, этажерках, креслах, – но и необычные готические формы самих этих полок, этажерок, кресел, выглядывавшие из всех углов скелеты, реторты, всевозможные приборы для химических опытов. Удивлял и костюм хозяина: длинный черный сюртук, черный шелковый колпак на голове – нечто вроде наряда средневекового астролога. Картину довершал огромный черный кот, следовавший за хозяином по пятам.

Как писал В. А. Соллогуб, «в этом безмятежном святилище знаний, мысли, согласия, радушия сходился по субботам весь цвет петербургского населения». Кроме Пушкина и писателей его круга – Жуковского, Вяземского, Крылова, Плетнева, Гоголя, – бывших в дружеских отношениях с Одоевским, здесь можно было встретить и литераторов, только что начинающих свою творческую жизнь. На равных правах с литераторами являлись