Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

потому что, встретясь где-то со мной, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. „Разве ты мог ожидать от меня другого?“ – спросил я его. „Не только мог, но, признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моей женой“».

Наталья Николаевна была красавицей, и этим своим качеством она сразу же выделялась среди дам высшего света. «Миленьких» было немало, красивых – единицы, а красавицей – лишь жена Пушкина. Конечно, одного этого было достаточно, чтобы вызывать зависть и злобу прочих дам и девиц большого света. Если добавить к этому, что она была женой того, которого немалое число людей высшего света терпеть не могло, то ясно, какая это была желанная, «лакомая мишень» для сплетен. И аристократически-придворный мир их производил во множестве.

Главная и самая оскорбительная та, которая и стала поводом к дуэли, – жена «наставляет рога» мужу! Конечно же, ничего подобного не существовало в действительности; Наталья Николаевна всегда оставалась неизменно добропорядочной женщиной. Но сплетня тем и отличается от правды, что ей не нужны фактические, «документальные» доказательства. Клеветники стараются только замарать имя и образ того, кто им ненавистен. Пушкин и был таковым, а потому и лгали по его адресу и адресу его супруги без зазрения совести.

Этот шквал лжи бушевал в столице последние месяцы жизни Поэта. Он знал о дискредитациях, знал, что под ними нет оснований (Наталья Николаевна всегда была с ним абсолютно откровенна), но его горячая, страстная натура не выдерживала спокойно этих приступов светской ненависти. Он не мог, как когда-то ему писал Царь, платить инсинуаторам «презрением»; он хотел получить удовлетворение прямым ответным ударом.

Так возникла тема первой дуэли в ноябре 1836 года, когда А. С. Пушкин послал вызов светскому щеголю, поручику Кавалергардского полка Жоржу Дантесу, барону Геккерну (1812–1895), который слишком явственно выражал на публике свои симпатии к Наталье Николаевне. Усилиями друзей тогда поединок удалось предотвратить.

Прошло два месяца, и дуэль все-таки состоялась. Пушкин был смертельно ранен 27 января 1837 года и через два дня скончался. Эти последние часы жизни Русского Гения скрашены искренним переживанием друзей и близких, переживанием многих людей разного возраста и положения, которые приходили в квартиру Пушкина на Мойке справляться о состоянии Поэта. Все очевидцы сходилась во мнении, что таковых было несколько десятков тысяч человек.

В эти часы Пушкин ощутил и особое отеческое отношение Государя, который, узнав о дуэли, был потрясен и разгневан. Весть о дуэли и о смертельном ранении Пушкина принес в Зимний дворец житель того же дома, где квартировал Пушкин, – князь Г. П. Волконский (1808–1882). Он сообщил о том своему отцу – министру Императорского Двора князю П. М. Волконскому (1776–1852), а тот – Монарху.

Царь еще в конце ноября взял с Пушкина слово, что тот не допустит опрометчивого шага и известит в случае новой «истории». Пушкин дал такое обязательство и накануне дуэли написал письмо графу Бенкендорфу, но не отправил…

Николай Павлович тотчас вызвал А. Х. Бенкендорфа, который из уст Царя и услышал о происшедшем. Граф в таком разгневанном состоянии Повелителя давно не видел. Царские слова звучали как приговор ему, «верному слуге»: «Я знаю все; полиция не исполнила своего долга».

Бенкендорф попытался оправдываться, что он слышал, что дуэль будет в Екатерингофе, и послал туда полицию. Оправдания не убавили гнева: «Дуэль состоялась на островах, вы должны были это знать и послать всюду… Для чего тогда существует тайная полиция, если она занимается только бессмысленными глупостями». Такой резкой оценки своей деятельности граф еще никогда не получал…

Царь послал к Пушкину лейб-медика Н. Ф. Арендта (1785–1859), который осмотрел раненого и передал записку Царя: «Любезный друг, Александр Сергеевич! Если Бог не велит уже нам увидеться на этом свете, то прими мое прошение и совет умереть по-христиански и причаститься, а о жене и детях не беспокойся. Они будут моими детьми, и я беру их на свое попечение».

Пушкин попросил передать Императору: «Скажите, что я умираю и прошу у него прощения».

В ночь с 27 на 28 января Император послал Цесаревича в дом Пушкина, тот принес безрадостную весть: надежды нет. То же раньше говорил и лейб-медик…

Поэт скончался 29 января 1837 года в 14 часов 45 минут. Его смерть стала важнейшим событием той поры. Наверное, не было в Петербурге дома, где обстоятельства дуэли и смерти не обсуждались бы в те дни. Трагическим известием весть прозвучала для Царской Семьи.

Дочь Николая I Ольга Николаевна вспоминала: «Папа был совершенно убит, и с ним вместе вся Россия; смерть Пушкина была всеобщим горем. Папа послал умирающему собственноручно написанные слова утешения и обещал ему защиту и заботу о его жене и детях. Он благословлял Папа и умер настоящим христианином на руках своей жены. Мама плакала, а дядя Карл[113] был долгое время очень угнетен и жалок».

В. А. Жуковский, который в те трагические дни служил связным между Пушкиным и Царем, рассказывал потом О. А. Смирновой-Россет: «С тех пор как я его видел и слышал во время агонии Пушкина и после его смерти, когда он в разговоре со мной отвернулся, чтобы утереть слезы, я чувствую к нему глубокую нежность». Никогда и никто ранее не видел слезы на глазах Царя. Жуковскому довелось…

Граф П. Д. Киселев, находившийся у Императора 28 января, писал, что он был поражен «его мрачным и раздраженным видом», а когда узнал от Арендта о безнадежном положении, сказал графу: «Он погиб, Арендт пишет, что он проживет еще лишь несколько часов, и удивляется, что он борется так долго. Что за удивительный организм у него! Я теряю в нем самого замечательного человека в России».

Киселев был потрясен виденным и слышанным; он никогда не подозревал, что Царь так высоко ценил Пушкина!

Дочь Императора Ольга Николаевна была не совсем права, когда писала о «всеобщем горе». Великосветский мир, за редким исключением, был скорее на стороне Дантеса и его приемного отца Нидерландского посланника в Петербурге (с 1826 года) барона Луи Геккерна (1791–1884). Светская публика наносила визиты в посольство, выражала моральную поддержку убийце и его отцу-наставнику.

Сам посланник в те дни писал: «Если что-нибудь может облегчить мое горе, то только те знаки внимания и сочувствия, которые я получаю от всего петербургского общества. В самый день катастрофы граф и графиня Нессельроде, так же как и граф и графиня Строгановы, оставили мой дом в час пополуночи».

Дуэли в России были законодательно категорически запрещены еще в XVIII веке. Все участники их считались лицами, совершившими тягчайшее правонарушение. Дантес находился под арестом на гауптвахте; а «сиятельные» спешили поддержать