Иностранная литература, 2023 № 06 - Журнал «Иностранная литература»

— Да нет, — сказал младший лейтенант, — но резня прервала цепь несчастливых обстоятельств, возникших после твоего выстрела. Но, в свою очередь, выстрел из твоего револьвера завершил другой цикл несчастливых обстоятельств. Но которое из них было первым? Если б мы это знали, получили бы ключ к разгадке твоей истории. А пока она представляется партией в кости, где все отдано случаю. Так какое из обстоятельств было первым? Опрокинувшийся грузовик? Прикрытая падалью развилка? Твой привал у реки? Твой страх? Скала, о которую срикошетила пуля? Бестия? Или Ее посылки со сладостями? Или просто-напросто твой больной зуб? Зуб мудрости?

— Нет, — сказал я, — не зуб мудрости.

— Ну, — продолжил он, — хоть это хорошо. Однако мы так и не продвинулись. Как и все истории этого мира, твоя тоже не поддается расследованию. Если только не допустить, что “несчастливые обстоятельства” преследовали тебя, поскольку были частью твоей личности. Подчинялись только тебе. В сущности, ты сам был теми обстоятельствами. Но от какого отталкиваться? Какую мораль можно из них извлечь? А такую, что из поверхностного юноши, каким был, ты превратился в мудрого человека, и только благодаря некоему совершенному тобой убийству, которому ты не придал ни малейшего значения. Поздравляю.

Мы помолчали. Убийство Мариам представлялось мне теперь преступлением неизбежным, но совершенным отнюдь не по тем причинам, которые, как я думал раньше, меня к нему подтолкнули. Оно казалось мне не злодеянием, а скорее кризисом, болезнью, которые навсегда должны защитить меня, открыв мне себя самого. Сейчас я любил свою жертву и мог опасаться только того, что она покинет меня.

За мостом выли шакалы, день провозглашал свой приход. А прямо за гребнем возвышались горные хребты, где стоящие на расстоянии более ста километров один от другого небольшие монастыри принимали людей, ищущих только одиночества. Вероятно, одиночества несколько отличного от того, которое печалит нас в наших городах, выталкивает нас на улицы, в кафетерии, театры, чтобы дать нам утешиться, погреться теплом не менее печальных людей. Но как они могут жить под этим небом, закрывающим горизонт, как занавес, и среди этих черных базальтовых гор, расцветающих весенней порой?

— Продолжим, — сказал я. — Теперь тюрбан.

— Продолжим, — сказал младший лейтенант и добавил, что, по его мнению, этот момент трудно прояснить. — Почему женщина носила тюрбан, если она не была неприкасаемой?

— Это я хотел бы узнать от тебя, — ответил я. — Более того, если мы не разгадаем эту первую загадку, бесполезно переходить ко второй.

Младший лейтенант кивнул в знак согласия и заявил, что у него есть две гипотезы.

— Первая заключается в том, что ты придумал тюрбан уже после, когда в церковном дворе мы подошли к двум девушкам, действительно носившим тюрбаны.

Я рассмеялся, а он заметил, что эта гипотеза не должна меня удивлять. Разве я не знаю, что памяти свойственно предвосхищение? Он продолжил. Вторая гипотеза требовала сравнения. Женщина накрутила себе тюрбан, чтобы помыться, хотя знала, что тем самым совершает кощунственное или, по крайней мере, абсурдное действие. Как она могла осмелиться на это в здешних краях, где (здесь младший лейтенант отчеканил слова) сохраняют добродетели, которые другие народы постепенно утрачивают, — веру и уважение к культу?

— Попробуем, — сказал он, — применить сравнение. Представь, что мы входим в дом, где нас никто не встречает. Мы идем по коридору и по ошибке (да, по ошибке) попадаем в ванную комнату, в которой застаем голую хозяйку дома, собравшуюся помыться. Заурядное зрелище. Это ее излюбленное место для самолюбования и времяпровождения. А на голове у купальщицы — поповская скуфья.

— Точно, — сказал я. — Но в каком это доме ты увидишь такое незаурядное зрелище?

Младший лейтенант тихо сказал:

— В доме для душевнобольных.

Я не смог удержаться от смеха. Значит, Мариам была сумасшедшей! Мне показалось бесполезным опровергать его гипотезу, и я сказал:

— Продолжим.

— Продолжим, — повторил младший лейтенант.

Но мы замолчали.

“Через четыре дня, — думал я, — в Массауа посадка на корабль”. Солдаты опьянеют от солнца и вина. А дальше — Красное море, горячее грустное море и, наконец, Порт-Саид. А последним воспоминанием об Африке станет огромная реклама виски на входе в порт. Это первый монумент, который видишь, прибывая в Африку, и последний, покидая ее.

Вторым темным местом в моей истории были язвы. Когда я заметил, что они могли возникнуть из-за расстройства пищеварения, младший лейтенант покачал головой.

— Во всяком случае, попробуем мыслить рационально, — сказал я. — Возможно, их вызвало отравление крови. А постное питание в селении и примочки Йоханнеса их вылечили. В общем-то, это не темное место, — заключил я, — хотя на первом рисунке в книге изображена моя рука.

Младший лейтенант надолго задумался, а потом сказал, что не считает туземца способным вылечить язвы, вызванные интоксикацией крови.

— Язвы от проказы — да, — добавил он. — Здесь сплошная метафизика, а Йоханнес пропитан ею насквозь. Но другие язвы — пожалуй, нет. Пусть оставит их излечение “синьорам”; в этом, к счастью, признак их превосходства.

— И тогда?

— Тогда язвы не обсуждаются, а принимаются как есть.

А поскольку я улыбнулся, то младший лейтенант сказал, что мы сможем попытаться рассуждать рационально, но лет этак через десять.

— Нет, — выпалил я, — примем их без обсуждения.

Мы рассмеялись. Из расположения части долетал шум голосов, солдатское пение прекратилось, все принялись собирать пожитки. На кухонных огнях кипели кофеварки.

— Хотелось бы знать, — сказал младший лейтенант, — ответ Лазаря на вопрос, что он видел в потустороннем мире. Вероятно, постоянно витающий в облаках Лазарь ответил, что не обратил на это внимания.

Мы помолчали еще. Возможно, мы оба думали о Йоханнесе, и то были мысли, которые приходят в голову, когда смотришь на освещенную дымным рассветом долину в начале долгожданного дня. Я думал о Йоханнесе, о его примочках, о его последнем привете, посланном с гребня холма.

2

— Остается майор, — сказал я и добавил: — И я сам могу прояснить это темное место. Совершенно очевидно (здесь я засмеялся), что майор струсил.

Солнце сбоку било в окутанные мраком горы, тогда как долина выглядела дремлющей, как страдалец, который ночью из-за бессонницы не сомкнул глаз и дождался первых лучей солнца или шелеста метлы по мостовой, чтобы наконец уснуть. Уже затихли ликующие крики, ночной бриз уступал место утренней жаре.

— Остается майор, — повторил я.

Младший лейтенант зажег новую сигару и сказал:

— Да, майор испугался и передумал на тебя заявлять. А может, и не испугался, а только отложил это на время. Трудно сказать.

— Он передумал, — сказал я. — Как бы он объяснил свои