Иностранная литература, 2023 № 06 - Журнал «Иностранная литература»

Я несколько раз швырнул гайку на землю, изображая игру в кости и громко называя очки.

— В итоге выиграю я, синьор майор, — заключил я со смехом. Но погрустнел, вспомнив, что после возвращения в Италию меня ждет не один судебный процесс. Множество процессов и госпиталь. А придет ли Она проведать меня? Принесет ли книги, апельсины, табак? И всякий ли раз будет искать предлог уйти пораньше? Или не придет вовсе? В общем, одно одиночество стоит другого. Вместо птичьего клекота придется слушать ворчание соседей по палате. Вместо Йоханнеса я получу такого же неумолимого доктора. Вместо Элиаса, который ошибается на четыре дня или месяца, — фельдшера, который не слышит звона колокольчика. Вместо архангела — священника, рекламирующего райские радости. А вместо плеска реки — грохот трамвайной линии.

Я вконец расстроился. Мое обоняние вновь уловило милые ароматы цикламенов — почти неуловимое, прерывистое благоухание. Но чем старательнее я принюхивался, тем больше убеждался, что мысль о цикламенах подсказана фантазией. “Может, запах исходит от деревьев”, — подумал я. Но деревья возле хижины не цвели, безразличные к любым проявлениям весны, да и птицы вряд ли бы приветствовали их цветение. В моем полусне запах был более настойчивым, но постепенно исчезал по мере того, как тяжелели веки, и снова возникало подозрение о запахе увядшего цикламена, одном старом цветке цикламена, увядшего в букете. “Неудивительно, что воображение меня обманывает, — я устал до смерти, от слабости стал чувствителен к любым запахам этого селения. Во мне просыпается звериное чутье”. Я рассмеялся. “Может, со временем буду выть на луну и слышать кротовьи вздохи в двух километрах отсюда”. Однако мне не удавалось объяснить себе, почему я упрямо присваивал этому запаху аромат цикламена, если даже не был уверен, что хоть раз в жизни нюхал цикламен. “Так пахнуть может любой цветок в здешних зарослях”, — заключил я, но тут же подумал, что запах ощущался сильнее всего возле ранца. Я обнюхал ранец и вспомнил. Ранец побывал в грузовике майора, а тот среди прочих товаров перевозил отвратительные, весьма ценимые туземцами эссенции, которые продавались на торговой площади городка А. Да, теперь я вспомнил, что во время поездки из Массауа в городок Д. этот запах довел меня до одури. Флакон разбился, и ранец пропитался его содержимым. Все ясно. Уже засыпая, я увидел Йоханнеса, быстро ковылявшего к хижине. “Элиас объявился”, — подумал я. Ступив на порог, старик сообщил, что пришли карабинеры.

Судя по его шепоту, я решил, что карабинеры уже на холме. Как действовать, было непонятно. Вскочив, я первым делом накинул мундир: не хотелось, чтобы меня обнаружили в жалком виде. Спешно застегнулся, перепоясался ремнем, поискал в ранце расческу. И только тогда додумался спросить Йоханнеса, где карабинеры. Он ответил, что, наверное, поднимаются на холм по тропе: когда он заметил их, они были метрах в трехстах. “Вот я дурак”, — подумал я, схватил ранец и пустился было бежать, но тут вспомнил про мула. Если карабинеры обнаружат мула службы снабжения в этих местах, старика обвинят в воровстве, а чтобы оправдаться, он укажет им на мою нору.

— Мул! — крикнул я.

Йоханнес непонимающе взглянул на меня и выбежал во двор. Дрожа нервной дрожью, я ждал его на развилке, куда скоро как ни в чем ни бывало присеменил мул и остановился пощипать травку, но старик отвесил осляку такой удар по крупу, что тот сразу бросил кормежку и дал отвести себя к реке. Пока мы спускались по тропе, карабинеры проходили мимо могильного холмика, я вовремя заметил их сквозь заросли. Я узнал их по петлицам, карабины они несли не за плечом, а в руках, готовые в стрельбе. Впереди них шел Элиас.

— Маленькая каналья, — прошипел я и углубился по тропе в заросли, подгоняя мула, ставшего вдруг послушным. Меня так и подмывало вернуться и, прежде чем покинуть деревню под конвоем, на прощание преподать сучонку заслуженный урок. Я совершил глупость, запретив ему кому бы то ни было говорить обо мне. Если сначала он ничего не понимал, то я помог ему понять все. Да еще попросил принести сигарет. Мне вспомнился его первоначальный отказ, жесткий изучающий взгляд, которым он окинул меня в зарослях, и, наконец, внушенное мною решение прийти еще раз. Он на пальцах и на носу подсчитал дни, как делал старик. А я-то, исполненный доверия к этому мальчишке, ждал его, когда он, еще только уходя, уже задумывал предательство. Малец не забыл мою пощечину в палатке и хотел отомстить. Хорошо еще, подумалось мне, рядом есть Йоханнес. Если он меня простил и его дружелюбие искренне, то он сделает все, чтобы спасти меня. Но можно ли доверять Йоханнесу, третьему члену заговора, человеку с еще перебинтованной после моего удара головой?

Я решил, что должен перебраться через реку, углубиться в лес и направиться в горы. Можно будет переночевать в лесу, а назавтра пойти по тропе в сторону городка А. Карабинеры проигнорируют слова мальчишки, если старик их опровергнет. Они вернутся на плоскогорье, поскольку кружить по зарослям — не слишком приятное занятие.

Спустившись к реке, я забрался на мула и направил его в воду — осляк повиновался неохотно. Вошел в воду по задние ноги и сразу ретировался. Я не мог ни принудить, ни поколотить его, боясь, что он заревет, — пришлось с него слезть. Течение было не очень сильным, и за несколько гребков я смог бы доплыть до другого берега. Пришлось также взять в руки ранец — из опасения, что мул может выкинуть какой-нибудь фокус. Я был возбужден и очень спешил, поэтому не обращал внимания на нервозность осляка. Он упирался и ни в какую не хотел идти в воду. В тот момент я не думал о крокодиле, в сущности, считая его придуманным смирным созданием, как на той картинке. Я снова хлестнул мула, а тот резво отскочил назад.

На берегу был крокодил длиною в метр, может, меньше. Очень молодой экземпляр, но даже позже я не задавался вопросом, сколько месяцев или лет ему было. Животное цвета зеленоватой гнили с боками белесого желтого колера. Оно неподвижно стояло на берегу, оставив кончик хвоста в реке, как будто желая убедиться, что температура воды отвечает его требованиям. Оно смотрело на нас, мы смотрели на него, и все трое мы замерли на