Пишите мне на медсанбат - Людмила Петровна Дробинская

Через несколько часов третий батальон, с приданной ротой резерва, восстановил положение на своем участке. Все раненые были доставлены в батальонную, а оттуда в полковую санчасть, и лишь двое оставались лежать на нейтральной полосе. Собачьи упряжки, как на грех, куда-то ушли. Тогда наш любимец, весельчак и великий умелец Александр Дроздов (до войны московский литограф) натянул на голову каску, развязал поясные ремни и пополз вперед, привычно перебрасывая тренированное тело. Полз, полз. Сколько еще осталось? Метров сто пятьдесят. Наконец дополз до пригорка, скатился за него и видит: совсем близко лежит раненый. Дроздова по приказу Ефименко прикрыли огнем, и он благополучно вытащил на плащ-палатке раненого. Потом пополз за вторым.

— Вот и все! — громко сказал Дроздов. Он вытер маскхалатом разгоряченное мокрое лицо, сбросил каску, провел одеревенелым языком по сухим губам и глотнул из фляги. Он даже не успел утолить жажду, когда упавшая рядом мина сразила и его, и тех, кого он с таким риском спасал. Похоронили мы Александра Дроздова на братском кладбище в Красном Бору».

В двадцатых числах февраля в полуразрушенной Степановке появились врачи и сестры 131-го гвардейского полка 45-й гвардейской дивизии и заняли под санчасть два небольших деревянных дома. В одном организовали перевязочную, в ней оказывали самую неотложную помощь, в другом раненые отдыхали, питались, ждали санитарный транспорт. Как и Красный Бор, Степановка интенсивно обстреливалась. Плотность вражеского огня была чрезвычайно высока. Под обломками домов погибали раненые, столь дорогой ценой доставленные сюда санитарами.

Смылась мечта младшего врача полка капитана Петра Петровича Барабанова. Он пришел в родную Степановку. Только встреча с земляками не принесла ему радости. Когда из лесов стали выходить изможденные земляки, он узнал, что его родные погибли…

Санитарный отдел пристально следил за тем, чтобы в медсанчастях не накапливались раненые: держать их в Поповке, Степановке или Красном Бору было неразумно — они могли стать жертвой вражеских обстрелов.

Семь суток работала в Степановке медсанчасть 131-го гвардейского полка. В памяти сохранился один особенно трудный день. Только успели отправить на санитарных машинах 50 человек, как в дом попал снаряд. Осколками были убиты несколько оставшихся раненых и санитар Зайцев, тяжело ранило санитара Майорова. Он подозвал санитарку Шуру Свиридову и попросил ее написать жене в Сибирь, что погиб за Ленинград…

На смену медсанчасти 131-го гвардейского полка в Степановку пришли медики 942-го полка и поставили палатки в мелколесье. Палатки протапливались только ночами, и раненых, и персонал мучил холод, а еще пуще — непрекращающиеся обстрелы. С восходом солнца старший врач полка Л. Кувардин обходил палатки и строго следил, чтобы во всех печках-времянках и полевой кухне был загашен огонь. Но острее, чем голод и усталость, медиков терзала тревога за раненых, и отважные санитарные шоферы подводили свои пробитые осколками машины чуть ли не к самой передовой, чтобы скорей вывезти людей из обстреливаемой зоны.

Уже позднее я не раз задумывалась — за что же люди назвали этот поселок «красным»? Не за красоту ли рощ и дубрав? А может, прозорливо догадывались о той обильной крови, что прольется на этой земле?

…Мы ехали по настильной дороге из Колпина в Красный Бор. По ней то гуще, то реже велся вражеский огонь. Но по иному пути туда нельзя было попасть, и, невзирая на обстрел, шли туда машины и днем и ночью. Рядом с водителем Черновым подремывал предельно спокойный, уравновешенный полковник Павлинов.

Перепаханная воронками равнина с низкорослым кустарником выглядела неприютной и безрадостной. Это впечатление усиливали лежавшие по сторонам от настила разбитые машины.

Километрах в пяти от Красного Бора движение машин замедлилось. Оказалось, что снарядом разбило настил, и транспорт пошел в объезд.

Но вот мы уже и в Красном Бору. Водитель развернул «эмку», загнал ее за развалины. Однако не успели мы пройти и десятка шагов, как вражеские снаряды стали разрываться на нашем участке. Укрылись в канавке. В нескольких метрах от нее взлетали вверх комья мерзлой земли. Когда обстрел прекратился, мы вылезли из канавы, отряхнули с шинелей землю, перемешанную с осколками, и, посчитав, что получили красноборское крещение, разошлись по полковым медсанчастям.

Красный Бор и его окрестности были буквально нафаршированы медицинскими учреждениями. Что ни подвал или просторная землянка, то медсанчасть. На тропах и тропинках множество санитаров, ведущих или несущих раненых.

Первым в Красном Бору я встретила начсандива-72 Алексеева. Он неодобрительно покачал головой, завидя меня.

— Торопитесь на тот свет!

Когда обстрел возобновился, Алексеев потянул меня в землянку, где я увидала знакомого по институту врача капитана Валерия Губкина и поняла, что попала в санчасть 14-го стрелкового полка. Здесь было тепло, чисто. И раненых — только горстка. Тщательно забинтованные, накормленные, они ожидали санитарных машин.

Вскоре мы вышли из землянки. За поваленным деревом молодая женщина с погонами капитана медицинской службы и острыми чертами худощавого лица вполне по-мужски распекала ездового, медленно и неловко запрягавшего тощую лошаденку. Взяв у него вожжи, она привычно и ловко запрягла лошадь, усадила в повозку несколько раненых и повезла их за Колпино, в медсанбат.

— Зоя Ивановна Маштакова — командир медицинской роты, — представил мне эту женщину Губкин. — Храбрейший человек, великая умница. Я ведь большую часть времени провожу в батальонах, а она фактически руководит всей лечебной работой санчасти.

Когда я прощалась с Губкиным, он мечтательно сказал:

— Как только разобьем фашистов, обязательно вернусь в институт, поступлю в аспирантуру. А ты?

Улыбка сделала его моложе, и он опять стал похож на студента-старшекурсника, которого я так хорошо знала.

Но Валерию не пришлось сдавать аспирантских экзаменов, он не вернулся в институт — кровь его впитала красногорская земля. На пути из стрелкового батальона в полковую санчасть его смертельно ранило, и он умер, так и не выходя из тяжелого шока.

Проводить меня к нашему армейскому токсикологу Г. М. Муравьеву — уполномоченному санитарного отдела вызвался помпотех санитарной роты И. Ф. Завищевский, наизусть знавший все тропки и дороги, проложенные к медицинским учреждениям.

Обходя развалины и воронки, мы подошли к дороге. По ней медленно шла серовато-зеленая санитарная машина с пробоинами в кузове. Мелкие осколки оставили свой след и на ветровом стекле шоферской кабины. Машина остановилась за грудой камней. Из кабины легко соскочил на землю старший хирург медсанбата 291-й дивизии майор А. А. Сомов — этакий русский богатырь с пытливыми светло-голубыми глазами. В санитарном отделе его хорошо знали как искусного хирурга, достойного ученика А. В.