Евгений Шварц - Михаил Михайлович Кунин

в имени главного героя здесь изменена) и Герды продать розовый куст злобному и бессердечному Коммерции Советнику, который летом торгует льдом, а в зимнюю стужу хочет иметь у себя цветущий розовый куст. Кай и Герда у Андерсена – это самые обычные дети, в то время как в пьесе Шварца «нет людей дружнее» их, и силы зла атакуют их потому, что у них «горячие сердца». Поэтому Советник и решает отомстить Кею, Герде и их Бабушке с помощью могущественной Снежной королевы.

Герои пьесы ближе современному зрителю, они говорят на привычном для нас языке, и многие их реплики стали «крылатыми» выражениями, их «разобрали на цитаты». Чего стоит один девиз шварцевской Атаманши: «Детей надо баловать – тогда из них вырастают настоящие разбойники»! Или грустный юмор автора, проявленный в признании Маленькой Разбойницы в любви к Герде: «Да если даже мы и поссоримся, то я никому тебя не дам в обиду. Я сама тебя тогда убью: ты мне очень, очень понравилась». Или «скромное обаяние буржуазии» в предложении Короля, отчаянно боящегося своего Советника, в разговоре с Гердой: «Если я не схвачу тебя, он меня разорит. Он прекратит поставку льда – и мы останемся без мороженого. Он прекратит поставку холодного оружия – и соседи разобьют меня. Понимаешь? Очень прошу, пожалуйста, пойдем в темницу». И наконец, введенная Шварцем в пьесу роль Сказочника – не только замечательного рассказчика, начинающего повествование с волшебного вступления «Снип-снап снурре, пурре-базелюрре!», но и постоянного покровителя Герды, борца со злом и коварством темных сил.

В киносценарии, созданном Шварцем вскоре после пьесы, Сказочник назван Гансом Христианом, но очевидно, что это не только Андерсен, но и сам автор, смело бросающийся на помощь своим героям. Сказочник у Шварца скромен и далеко не всесилен – вероятно потому, что чудеса, совершаемые по мановению волшебной палочки, не оставили бы места настоящим человеческим поступкам. Как рассказывает о себе в пьесе Сказочник, по бедности матери он поздно пошел в школу и научился сочинять сказки, чтобы рассказывать их злонравным детям, смеющимся над переростком-одноклассником. И в сказке Шварца он вынужден сражаться с Советником, терпеть подножку, поставленную ему Королем, и весьма бесцеремонное обращение с собой Маленькой разбойницы. Настоящий ключ к победе над силами зла у Шварца, как и у Андерсена, – это горячее сердце Герды и ее любовь к Кею.

В сущности, в этой пьесе писатель впервые рисует штрихи современной ему эпохи и осмысливает их в масштабе вечных ценностей. «Сказка является отражением грандиозных проявлений общества, – писал современник Шварца писатель Юрий Олеша. – И люди, умеющие превратить сложный процесс в мягкий и прозрачный образ, являются для меня наиболее удивительными поэтами». Написав свою «Снежную королеву», Шварц стал одним из таких сказочных поэтов.

Вот как отозвался о «Снежной королеве» Николай Акимов: «Соблюдение трудно уловимых андерсеновских законов помогло Шварцу вырастить в андерсеновской атмосфере героев его пьесы настолько убедительно, что с трудом представляешь, что большинство героев – тоже шварцевские и в других сказках не встречающиеся, что великий датский сказочник явился здесь попросту вдохновителем, подсказавшим особые законы сказочной логики, сообщившим пьесе твердый фундамент единого стиля…»

Концепцию своей работы над современными сказками Евгений Львович выразил в интервью 1940 года, тогда же опубликованном в журнале «Искусство и жизнь»: «В работе над пьесами-сказками я исхожу из следующей рабочей гипотезы. То, что есть у Андерсена, Шамиссо, у любого сказочника, – всё это сказочная действительность, всё это существующие факты, которые они рассказывают так, как им удобно, подчиняясь законам художественной прозы. Но сказочник, рассказывая, мог кое-что забыть, кое о чем умолчать, а драматург, работая над сказкой, имеет возможность собрать более подробные сведения о происходящих событиях. Правда, законы сказочной действительности отличаются от бытовых, но тем не менее это законы, и очень строгие законы. События, которые происходят в сказочной стране, очень ярки, а яркость – одно из лучших свойств театра. Поэтому сказочные события могут зазвучать в театре с особой убедительностью…»

И пьеса зазвучала в театре! Через год после первой постановки «Снежной королевы» на ленинградской сцене, в марте 1940 года, в Московском театре для детей также состоялась ее премьера. «Способность взглянуть на мир глазами ребенка, – писал в «Комсомольской правде» Борис Фалькович 29 марта 1940-го года, – умение облечь большую общечеловеческую идею в рамку простых и сердечных слов – вот ключ мастерства сказочника, ключ, который, на наш взгляд, держит в руках Евгений Шварц… Коллективу Московского театра для детей во главе с режиссерами И. Дорониным и А. Окунчиковым удалось найти тот простой, сердечный и, мы сказали бы, наивный тон рассказа, который всегда делает сказку такой близкой и доступной, таинственной и увлекательной… “Снежная королева” – подлинно сказочный, трогательный и умный спектакль».

Успех постановки был несомненным, однако мнительный с юности Шварц всегда был готов к новым ограничениям и запретам со стороны Реперткома. «Успех “Снежной королевы” меня не столько радует, сколько вызывает смутное чувство вины, как всегда, когда хвалят твою старую вещь. Теплая погода сменяется внезапным похолоданием», – писал Евгений Львович во время очередных гастролей Нового ТЮЗа с постановкой «Снежной королевы».

Впрочем, судьба пьесы сложилась благополучно, и рецензенты преимущественно были благосклонны к ней, за исключением мягких упреков автору в недостатке внимания к советским реалиям и героям нового времени, которые «рождены, чтоб сказку сделать былью». Даже такая порядочная и глубоко неравнодушная к театру и литературе писательница, как Александра Бруштейн, сказавшая о «Снежной королеве», что Шварц «прикоснулся» к своим персонажам «живой водой – рукой художника… и та же рука советского драматурга неуловимо тонко подчеркнула в них те же черты, которые роднят героев Андерсена с нашей действительностью», отмечала, что «у нас нет еще ни одной сказки, подсказанной и вдохновленной чудесами нашей советской действительности». Эпоха жаждала прославления героев социализма – стахановцев, комсомольцев, гайдаровцев. А Шварц писал об общечеловеческих, вечных ценностях, и юмор его был обычно с грустинкой…

* * *

Тем временем слабели родители Евгения Львовича, и он всё чаще старался их навещать. Вспоминая тот период, Шварц отмечал характерное для него чувство неловкости при обсуждении с отцом своей работы, как будто не доверяя тому, что он стал писателем и что из него, в понимании его родителей, «что-то вышло». «Прошла “Снежная королева” у Зона, потом в Москве, – пишет Шварц. – Вот привез я папу на спектакль. Он держался всё так же прямо, как до болезни. Голова откинута назад. Он строен, как прежде. Но глаза глядят, не видя. Он сохранил десятую часть зрения в одном глазу. <…> Я боюсь, что отцу станет худо в жарком тюзовском зале, но всё обходится благополучно. Только он плачет, когда его трогает спектакль