Григорий Сокольников: невыученные уроки нэпа - Игорь Станиславович Прокопенко

населения уже нет возможности превращения свободных денег в необходимые товары. Усиленный спрос на золото и валюту в этих условиях сигнализирует об отливе денег из обращения, указывает Сокольников. По его мнению, для исправления ситуации государство должно изымать из обращения деньги, полученные от реализации золота внутри страны.

«Эмиссионный предел в данный момент достигнут (и даже несколько “превзойден”). Это не значит, конечно, что достигнута абсолютная граница денежного обращения. Она сможет быть отодвинута осенью, в условиях нового хозяйственного года, но эта возможная передвижка будет тем значительнее и обеспеченнее, чем больше будет упорядочено денежное обращение в месяцы, остающиеся до начала реализации нового урожая», – пишет Сокольников в статье «У эмиссионного предела».

Однако прямого влияния на финансовую политику он оказывать уже не мог. В этих условиях бывший наркомфин сосредоточил свое внимание на плановой работе. Он пытался отстоять хоть какие-то завоевания нэпа, оказывая сопротивление губительным для экономики планам форсированного построения новой промышленности. Весной 1926 г. Сокольников принял участие в I съезде президиумов Госплана СССР и союзных республик, на котором обсуждался проект первой пятилетки.

Представлял проект один из его авторов – Станислав Струмилин. Уже в самом начале своего заявления он назвал главные цели новой пятилетки: опережение обычных темпов роста капиталистического хозяйства и ликвидация диспропорции между развитием сельского хозяйства и промышленности.

Струмилин, как и годом раньше, призывал всеми силами ускорить индустриализацию. Требующиеся для этого средства он предложил получить за счет эмиссии.

«Эмиссионный доход, как особую форму присвоения реальных сбережений населения в обмен на необходимые обороту денежные знаки, можно рассматривать как специальный безвозвратный заем у этого населения, обеспеченный товарными фондами страны», – заявил автор чернового плана первой пятилетки.

Завершая свое наполненное цифрами и воодушевляющими лозунгами выступление, Струмилин подчеркнул, что лучше уж построить завышенные планы и растянуть их выполнение, чем преуменьшить возможные темпы развертывания советского хозяйства.

Понимая шаткость своего положения, Сокольников признал значимость проделанной Струмилиным работы, но сделал ряд замечаний.

Представленный Струмилиным план не является перспективным планом в точном смысле этого слова, отмечает он. И напоминает о последствиях представленных годом раньше «Контрольных цифр»:

Если бы в самом деле принять это за перспективный план и на основе этого плана построить конкретные хозяйственные планы отдельных отраслей, то я думаю, что получились бы, может быть, гораздо большие неудобства, чем те, которые вытекали из попытки построить в свое время конкретные хозяйственные планы, исходя из контрольных цифр Госплана.

Завышенные планы в его понимании не так уж безобидны, одно дело сделать ошибку в том, чтобы нагрузить те или иные предприятия, и совсем другое – сделать ошибку в выборе вложений по той или иной отрасли хозяйства, тем самым связав экономику страны на несколько лет. Будущие ошибки исправлять будет все труднее и труднее, предупреждает Сокольников.

Нет сомнения, утверждает он, что промышленность – ведущее и преобразующее начало экономики. Но что будет вести за собой это ведущее начало? Без развития сельского хозяйства и его скорейшей механизации промышленность окажется без сырья, а ситуация в деревне выйдет из-под контроля, говорит теперь уже бывший наркомфин. Сокольников предостерегает:

Но если мы делаем ставку на китайский тип земледелия и на снижение производительности в сельском хозяйстве, чтобы удержать в деревне то излишнее население, которое мы не можем переварить в городе, то ясно, что мы организуем самые явные социальные противоречия, которые могут взорвать не только эти пятилетние программы, но могут дать и гораздо большие бедствия.

Речь идет не об ущемлении промышленности, а о выборе таких плановых величин, которые обеспечат быстрое и в то же время плавное и безболезненное развитие, говорит Сокольников. Поставленную цель – за пять лет вывести страну на полное самообеспечение он называет недостижимой.

Если бы вы поставили такую задачу, скажем, на 25-летний срок, может быть, в течение 25 лет как-то к этому можно было бы приблизиться. Но если вы хотите, чтобы в пять лет к этому подойти очень близко – это значит, накладывать такое бремя на наше хозяйство, которое оно выдержать не может.

Как показала история, он был не так уж далек от истины. Более-менее достойного уровня жизни для работающего населения удалось достичь лишь к концу 1930-х. Однако его критика на съезде плановиков была оставлена без внимания. В стенографическом отчете, выпущенном в том же году, его выступление просто не было опубликовано. Позиции Сокольникова будто не существовало. Струмилин и другие сторонники форсированной индустриализации вновь получили карт-бланш.

Путь в никуда: предпосылки нового кризиса

Тем временем в стране, не успевшей в полной мере оправиться от «осенних заминок», уже развивались предпосылки для нового, еще более серьезного кризиса. 1926 г. стал последним периодом относительно стабильного спроса перед многолетним товарным голодом. Не в последнюю очередь благодаря корректировке планов, о которой говорил ранее Сокольников.

Однако в условиях ограниченных возможностей провозглашенный курс на быструю индустриализацию неизбежно требовал оттянуть ресурсы, требующиеся для рывка, из других сфер, в первую очередь из сельского хозяйства. Сельскохозяйственный налог с каждым годом приносил бюджету все больше денег, но расходы на деревню в то же время падали.

Еще одной ошибкой стало понижение закупочных цен на сырьевые культуры. Таким образом власти надеялись снизить стоимость товаров легкой промышленности, в цене которых стоимость сырья играла далеко не последнюю роль. В результате сложилась абсурдная ситуация – в льноводческих районах наименее рентабельным стало выращивание льна, в свекличных – свеклы и т. д. Цены на товары тем временем продолжали расти. В условиях и без того сократившейся государственной поддержки новое расхождение «ножниц цен» сулило серьезные проблемы.

Рост зажиточных хозяйств был искусственно ограничен. С них стали взимать повышенный налог – 21 % вместо 12 %. Одновременно с этим богатым крестьянам запретили покупать сложные сельскохозяйственные машины. В партии считали, что трактор, попавший в руки единоличника, становится орудием эксплуатации бедняков. Под эксплуатацией подразумевалась обработка земли для других крестьян за плату.

Отныне трактор можно было приобрести только в рамках крестьянского кооператива. Однако большинство таких кооперативов и товариществ не имели денег даже для первого взноса по кредиту. На фоне перераспределения средств в пользу промышленности сократилось и финансирование «тракторных» кредитов. Таким образом рост производительных сил в деревне застопорился.

Начавшийся всего за год до этого процесс общей либерализации также приостановился. Тех, кто использует наемный труд, вновь начали лишать избирательных прав. Противоречия нэпа проявлялись все очевиднее. Сельские передовики, обрабатывавшие большие площади, не могли обходиться без работников со стороны. В результате те, кто давал самый большой урожай, буквально за год успели превратиться из «неблагонадежных элементов» в пример для подражания, а затем