Да будет свет... - Анатолий Федорович Дьяков

заявление с просьбой об освобождении меня на период следствия от должности главного инженера с переводом на должность заместителя главного инженера — начальника производственно-технического отдела Кавминводских электрических сетей. Исполняющим обязанности главного инженера я предложил назначить Артюхова. После выхода соответствующего приказа я продолжал работать в своем собственном кабинете.

Но дело мое разрасталось, пополнясь, на первый взгляд, совершенно абсурдными фактами. Мне приписали расходы на организацию рыбалки и застолий во время приезда в Пятигорск министра энергетики и электрификации СССР П. С. Непорожнего, секретаря крайкома КПСС К. В. Никитина, начальника Главюжэнерго Б. В. Автономова. Искали криминал: «На какие деньги угощали вышестоящих товарищей?» Юридическая абсурдность обвинений была видна невооруженным глазом: фактов растраты средств не было. Но зато был хитрый ход: унизить меня объяснениями, бросить тень на руководителей краевого партийного органа, министерства и главка. Главное — поднять шум, заранее отрезать для меня возможность получения поддержки и защиты со стороны руководителей вышестоящих инстанций. Сам следователь мне доверительно признавался: «Дело дутое, сплошные тупики». Но задание есть задание, и они его выполняли.

Однажды я, как председатель НТО, выступал с докладом на конференции этого общества, проходившем на втором этаже клуба Ессентукского консервного завода. Внезапно к зданию подъехали две автомашины: одна, как мне запомнилось, была ГАЗ–51 с характерным «экстерьером» (в народе такие фургоны получили меткое наименование «черный ворон»). Из второй машины вышли несколько милиционеров. Поднявшись на второй этаж, они потребовали объявить перерыв. Пришлось подчиниться. Милиционеры выбрали в зале несколько человек и увезли их в неизвестном направлении.

Продолжая работу конференции, я внешне старался держаться спокойно, но интуитивно чувствовал, что этот демарш предпринят против меня. Через некоторое время «заложников» привезли обратно. Опять — перерыв: увезли очередную партию людей. Милиционеры действовали нагло, ничего не объясняя, что вызывало всякие домыслы. Начальник ОКСа предприятия и мой друг по институту Эдуард Давидович Бациашвили (один из тех, кого увозили), улучив момент, сообщил, что от него требовали любые компрометирующие меня факты. Но, судя по всему, у организаторов этой акции так ничего и не вышло.

Когда мне вручили предписание об отстранении от должности и взяли подписку о невыезде, я обратился в прокуратуру края в попытке доказать, что в отношении меня предпринимаются незаконные действия. Я написал два письма и дважды получил ответы из серии «запустить дурочку». Я излагал факты, касавшиеся работы эксплуатационного предприятия, каковым являлось Кавминэнерго, а мне отвечали: «Ваши наряды на строительно-монтажные работы…». «Какие наряды? Ведь мы — не строительная организация!» — возмущался я.

После второго такого «ответа» я поведал о своих мытарствах соседу по дому, прокурору города Ессентуки И. Б. Поляковскому. Участник войны, очень порядочный человек, он внимательно выслушал и откровенно посоветовал:

— Анатолий Федорович, вы не туда пишете: не тратьте напрасно свои силы и время. Краевая прокуратура не станет принимать никаких решений, она не будет вмешиваться в дела райкома партии. Если бы вы обжаловали действия районного прокурора, было бы логично, а здесь все связано с партийными органами, с первым секретарем райкома партии. Это дело инициировано не прокурором — ищите концы в партийных органах. Ваше дело должен разбирать краевой комитет партии.

Меня не оставляло ощущение напряженного ожидания, когда надежды на лучший исход еще теплятся в душе и не дают сойти с ума.

Глава 17

Путь истины

«Здесь погода ужасная: дожди, ветры, туманы; июль хуже петербургского сентября», — писал М. Ю. Лермонтов о Пятигорске летом 1837 года. Такая же «погода» царила у меня в душе в начале весны года 1971-го, когда в стране полным ходом шла подготовка к XXIV съезду КПСС. Л. И. Брежнев в эти дни отдыхал на Кавказских Минеральных Водах, встречался с краевым и районным партийным руководством. Был там и Распопов, которого Леонид Ильич, одарив часами, пригласил на съезд. Уезжая в Москву на партийный форум, Распопов оставил за себя второго секретаря. Своему заместителю Александр Павлович, как стало ясно впоследствии, доверил выполнение особого поручения, имевшего отношение лично ко мне, независимо от результатов судебного разбирательства по делу начальника Предгорного РЭС, к которому следственные органы и прокуратура района пытались меня присовокупить с самого начала.

Уголовное дело в отношении меня следственные органы вынуждены были прекратить, поэтому на суд я был приглашен как свидетель. На суде в мой адрес никаких замечаний не прозвучало. Был один, обращенный ко мне, вопрос судьи по поводу утверждения проекта схемы энергоснабжения участка «Урожайный»:

— Это ваша подпись?

— Нет, не моя, — ответил я.

Я был оправдан. Но начальник РЭС, которого они пытались использовать в качестве моста для обвинения в мой адрес, вынужден был страдать.

В предсъездовские дни было запрещено проводить всякого рода партийные заседания по рассмотрению персональных дел. Тем не менее, в отсутствие первого секретаря и не взирая на результаты суда, состоялось заседание бюро Предгорного райкома партии, на котором мне «за бесконтрольность и служебные злоупотребления» объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку и рекомендацией о нецелесообразности дальнейшего пребывания на должности.

Я попытался было уточнить основания, повлекшие такое строгое наказание. Мне ничего не смогли объяснить. Заявив о своем несогласии с принятым решением и намерении бороться за чистоту своего имени, я повернулся к присутствовавшему на бюро директору КЭС Колосову и сказал:

— И ты, и первый секретарь — подонки. Ты же знаешь, что все это не так!

Что бы человек ни делал в этом мире и что бы он ни думал о своих деяниях, всегда может возникнуть ряд обстоятельств, способных внести существенные коррективы в выстраданное им дело и выстроенную им систему представлений о своих поступках, даже сдуть его, как легкую пушинку, с земного лика. Так случилось весной 1906 года с Пьером Кюри, которого на узкой парижской улице задавила повозка, груженная поношенным военным обмундированием. Газета «Монд» по этому поводу писала: «Колесо отсталости переехало носителя прогресса».

Телега, «переехавшая» через меня, слава Богу, нанесла мне только душевную травму, но не лишила способности к самозащите. Я прекрасно понимал, что окружающий нас мир несовершенен, и не питал по этому поводу никаких иллюзий. Никакое добродушие и никакое благоразумие не могут выстоять против злобы. Потому-то злые люди всегда и властвуют. Для иного незрелого руководителя хуже горькой редьки видеть, как кто-то рядом возвышается по результатам работы. Он начинает копить в себе неприязнь к этому человеку, которая томит, как тяжелая и неутолимая страсть. Иной же от обиды так распаляется, что теряет аппетит и сон, пока не причинит «счастливчику» какой-нибудь вред.

В тот же день, сразу после заседания бюро Предгорного райкома КПСС, я поехал