Василий Макарович - Михаил Вячеславович Гундарин

Е.П.: При этом в фильме много интересных деталей. Вообще, детали Шукшина-режиссёра волновали всегда, и в фильме «Ваш сын и брат» это стало очевидно.

Интересно об этом вспоминал актёр Всеволод Санаев, сыгравший старика Ермолая:

Шукшин всё поглядывал на мои руки… «Я вот всё смотрю: у Ермолая руки кряжистые, огрубевшие. Он человек, всё время связанный с землей, с тяжёлой физической работой. У таких с годами кожа дубеет. А вот у вас руки такие, какие у Ермолая быть не могли». Я сказал, что, конечно, всё это имеет большое значение для образа, но мне кажется, что если сущность Ермолая будет мною понята правильно, если удастся найти характерные черты этого человека, который так мучается, переживает, что дети уходят от него в город, что некому передать свою любовь к земле, если мы найдём все эти краски, то на руки никто из зрителей не будет обращать никакого внимания. Ведь для зрителей важен психологический процесс, который происходит в Ермолае. Так мы с ним тогда и порешили.[266]

Кто был прав в этом споре? Актёр, выступавший за психологизм, или режиссёр, лелеющий деталь?

М.Г.: Киновед Андрей Шемякин пишет:

Если бы фильмография Василия Макаровича Шукшина ограничивалась двумя первыми полнометражными фильмами, он легко уложился бы в образ идеального «культурного героя» нарождавшегося советского «почвенничества». В нём увидели бы художника глубоко гармоничного, дающего отдельному человеку чувство Лада и смысла того мира, куда необходимо этого самого отдельного человека вписать.[267]

Но сам Василий Макарович этот фильм свой любил не слишком. Может быть, потому, что тут разыграны все его излюбленные тематические мотивы и сюжетные ходы, и все его же типичные персонажи расставлены – как на шахматной доске. И персонажи картины, и события – всё чётко классифицируется по двум признакам: по их отношению к родному селу, краю, «почве», и по их отношению к «городу». Шахматы – это схема, ходы чётко по правилам. Шукшин, как мы видим, даже оправдывался – мол, никакой вражды к городу не испытывал… Тут и правда есть вражда, но не к городу, а к чему-то такому, что даже сам Шукшин сформулировать пока ещё не мог.

После выхода фильма кинокритик Михаил Блейман писал про «упрощение замысла писателя В.Шукшина режиссёром В.Шукшиным»[268]. В чём-то он был прав!

Е.П.: Блейман, к слову, был в числе тех, кто в 1966 году зарубил интереснейший сценарий Шукшина «Точка зрения». Необычный, яркий! Как будто пришедший из будущего. Но в Госкино, доверившись «внутренним экспертам», сценарий приняли в штыки.

«Точка зрения» – это такая очень условная, на грани абсурдизма или комедии масок, вещь. По ней не раз ставились кукольные спектакли для взрослых. Как основа для кино она и правда смотрелась странновато, но в шестидесятых киноэксперименты в стиле гипертеатральной условности были в ходу. А зарубили, я думаю, её за то, что, во-первых, Шукшин вознамерился покинуть отведённый ему «деревенский», сугубо реалистический шесток, а во-вторых – и с идеологической точки зрения было в сценарии что-то такое… нечистое. Как-то неопределённо всё. Как-то слишком уж, извините за выражение, релятивистски.

Повесть-сказка (это авторское обозначение жанра) начинается так:

В некотором царстве, в некотором государстве жили-были два молодых человека – Пессимист и Оптимист. Жили они no-соседству и всё спорили. Пессимист говорил: «Всё в жизни плохо, пошло, неинтересно». Оптимисту, наоборот, всё чрезвычайно нравилось. «Жизнь – это сплошное устремление вперёд, это как бы стометровка», – любил говорить он.

А вот отзывы экспертов:

«Даже учитывая, как легко и весело всё это может быть сыграно талантливыми актёрами, я, тем не менее, представляю возможный фильм по этому сценарию не более чем пародией на наше общество, а не сатирой, очищающей людей от пороков».

«Понимая намерения Шукшина бороться с мещанством, хорошо зная трудности “опасного” жанра сатиры, я всё же должен прийти к выводу, что сценарий “Точка зрения” Шукшину не удался. До Зощенко он не дотянулся, Пырьева не развенчал, советского “Расёмона” не создал».[269]

«Точка зрения», обогнавшая своё время и, как справедливо замечено многими, предвосхитившая «До третьих петухов» и «Энергичных людей», будет опубликована лишь в 1974 году.

Вышел бы по ней у Шукшина отличный фильм? Не знаем. Но было бы уж точно интересно. Однако нас этого интереса лишили.

Глава пятнадцатая

В преддверии главных дел

М.Г.: Для Шукшина 1967 год стал во многом переломным. Начинался последний этап его жизни, отмеченный абсолютными победами – и в литературе, и в кино. Ему нет ещё и сорока, и дали открываются впереди – необъятные и светлые, хоть в карьерном, хоть в творческом смысле. Хотя пока что он не «дотягивает» до славы однокурсника Андрея Тарковского, получившего в 1962-м «Золотого льва святого Марка» на Международном фестивале в Венеции за «Иваново детство» и заканчивающего как раз в это время «Андрея Рублёва». Впрочем, «Рублёв» Шукшину не нравился. Но слава Тарковского – очень даже нравилась.

Весной 1967 года Шукшин, наконец, побывал на Алтае не набегом, а погостил основательно. Повидался с матерью. Пообщался с местными журналистами. Можно сказать, отдохнул – хотя отдых был своеобразный, «шукшинский»: мать сетовала, что ему нет ни секунды покоя…

Он дважды встречался с учащимися сростинской школы, ещё – с коллективом и читателями Бийской центральной библиотеки, ещё – с жителями Сросток и посёлка Лесной… И даже поучаствовал в документальном фильме о Бийске местной студии телевидения.

Кстати, участие Шукшина в скромном документальном фильме маленькой, глубоко провинциальной студии (даже не краевого уровня) не было «кратким появлением знаменитости». Популярный актёр, автор нескольких фильмов и книг пахал по-настоящему! Алтайский журналист Фёдор Клиндухов вспоминал:

Работал Василий Макарович в течение всего месячного съёмочного периода профессионально. Каждый день, рано утром, я приезжал за ним в Сростки, и он, всегда собранный, в рабочем настроении, садился в машину. Не было такого дня, чтобы он сказал: «Сегодня я не могу». Хотя и имел на это полное право – работал он для телевидения, можно сказать, на общественных началах. Для него невозможным было отказать в помощи, раз это нужно, раз об этом просят.

На съёмках он был немногословен, не вмешивался ни в режиссуру, ни во что другое. Мы не чувствовали давления его авторитета. Больше того, он стеснялся своего авторитета. Как-то он рассказывал мне о родственнике – шофёре, который просил помочь