Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

Оставалась еще одна задача – пробудить у индийских поселенцев чувство долга по отношению к родине. Индия была бедной страной, индийские поселенцы приехали в Южную Африку в поисках богатства, и нужно, чтобы в час бедствия они были готовы отдать часть заработанных денег в пользу своих соотечественников, оставшихся на родине. Индийские поселенцы так и поступили во время ужасного голода, постигшего страну в 1897 и 1899 гг. Они внесли значительный вклад в фонд помощи голодающим, причем в 1899 г. больше, чем в 1897-м. Мы обращались с просьбой о помощи и к англичанам, и они живо откликнулись. Свою лепту внесли даже законтрактованные индийцы. Организация по сбору средств в помощь голодающим, возникшая в 1897 г., существует и поныне, и мы знаем, что индийцы Южной Африки всегда оказывали существенную денежную помощь Индии в годины национальных бедствий.

Так служение индийцам Южной Африки на каждом этапе открывало мне существо истины. Истина подобна огромному дереву, которое приносит тем больше плодов, чем больше за ним ухаживают. Чем более глубокие поиски в кладезе истины вы будете производить, тем больше сокровищ, похороненных там, откроется вам. Они облечены в форму многообразных возможностей служения обществу.

XII. Возвращение в Индию

Освободившись от военных обязанностей, я почувствовал, что местом моей дальнейшей деятельности должна быть не Южная Африка, а Индия. Нельзя сказать, что в Южной Африке не нашлось бы для меня больше дела. Но я боялся, что моя работа сведется в основном к работе ради денег.

Друзья на родине также настаивали на моем возвращении, и я сам чувствовал, что смогу принести больше пользы в Индии. Что же касается Южной Африки, то там оставались мистер Хан и мистер Мансухлал Наазар. Поэтому я просил товарищей по работе освободить меня. После долгого сопротивления они согласились наконец удовлетворить мою просьбу, но при условии, что я вернусь в Южную Африку, если в течение года понадоблюсь общине. Я считал это трудным условием, но любовь к общине заставила меня принять его.

Господь связал меня

Нитью любви —

Я его раб.

Так пела Мирабай. Нить любви, связавшая меня с общиной, была крепка и нерасторжима. Глас народа – глас Божий, а в данном случае голос друзей был голосом истины, и я не мог не внять ему. Я принял условие и получил разрешение уехать.

В тот период я был тесно связан только с Наталем. Индийцы Наталя буквально купали меня в нектаре любви. Повсюду они организовывали прощальные собрания и одаривали меня ценными подарками.

Подарки мне делали и раньше, до отъезда в Индию в 1899 г., но на этот раз меня совершенно засыпали ими. Среди подарков, разумеется, были изделия из золота, серебра, бриллиантов.

Имел ли я право принимать эти подарки? А приняв, смог ли бы убедить себя, что бескорыстно служу общине? Все подарки, за исключением немногих, полученных от моих клиентов, были преподнесены мне за службу общине, и таким образом стиралась разница между клиентами и товарищами по работе, так как клиенты также помогали мне в моей общественной деятельности.

Одним из подарков было золотое ожерелье стоимостью шестьдесят гиней, предназначавшееся моей жене. Но даже и оно было преподнесено мне за общественную деятельность, и его нельзя было отделить от других.

Я провел бессонную ночь после вечера, когда меня одарили вещами. Взволнованно ходил по комнате, но не мог найти никакого решения. Мне было трудно отказаться от вещей, стоивших сотни рупий, но еще труднее было оставить их у себя.

Допустим, я приму их, но как быть тогда мне с детьми, женой? Я приучал их к мысли, что жизнь должна быть отдана служению обществу и что полезность этого служения и есть награда за труды.

У меня не было драгоценных украшений в доме. Мы все более упрощали нашу жизнь. В таком случае разве могли мы пойти на то, чтобы иметь золотые часы? Разве могли мы согласиться носить золотые цепочки и кольца с бриллиантами? Уже тогда я призывал людей бороться против пристрастия к драгоценностям. Как же теперь должен был поступить я с драгоценностями, свалившимися на меня?

Я решил, что не могу принять подарки, и составил письмо, которым передавал их в распоряжение общины, назначив парса Рустомджи и других доверенными лицами. Утром я посоветовался с женой и детьми и окончательно избавился от наваждения.

Я знал, что убедить жену будет довольно трудно, но с детьми получится иначе, поэтому я решил заручиться их поддержкой в качестве своих адвокатов.

Дети тут же согласились с моим предложением.

– Нам не нужны эти дорогие подарки, мы вернем их общине, а если когда-нибудь нам понадобятся такие вещи, мы сможем купить их, – сказали они.

Я был восхищен.

– Вы поговорите с мамой? – спросил я детей.

– Конечно, – ответили они. – Это наше дело. Ведь ей не нужны украшения. Она, вероятно, захочет оставить их для нас, но, если мы скажем, что они не нужны нам, почему бы ей не согласиться расстаться с ними?

Но на словах все было гораздо проще, чем оказалось на деле.

– Тебе они, конечно, не нужны, – сказала жена. – Детям они, возможно, тоже не нужны. Ведь дети обмануты и пляшут под твою дудку. Я могу понять, почему ты не разрешаешь носить украшения мне. Ну а невестки? Им-то обязательно понадобятся драгоценности. И потом, кто знает, что случится завтра? Я буду последним человеком, если расстанусь с подарками, преподнесенными с такой любовью.

Аргументы следовали один за другим, подкрепленные в конце слезами. Но дети были непоколебимы. На меня же все это вообще не оказало никакого влияния.

Я тихо вставил:

– Детям еще надо жениться. Мы ведь не хотим, чтобы они женились рано. А когда вырастут, они сами смогут позаботиться о себе. И мы, разумеется, не пожелаем нашим сыновьям невест, которые обожают драгоценности. Но все же, если понадобится, мы достанем украшения, ведь я всегда и всецело в распоряжении детей. Ты тогда попросишь меня.

– Попросить тебя? Я достаточно хорошо изучила тебя. Ты отнял у меня мои собственные украшения и не успокоился бы, если бы не сделал этого. Можно себе представить, как ты будешь дарить украшения невесткам! Ты, который уже сейчас пытается превратить моих сыновей в садху! Нет, украшения не будут возвращены. И какое право ты имеешь на мое ожерелье?

– Но, – возразил я, – разве ожерелье подарено тебе за твою службу?

– Нет. Но