Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

ним были его друзья – профессор Катавате и помощник судьи. Гокхале пригласил нас принять участие в торжестве. Рассказывая о Ранаде, он провел, между прочим, параллель между Ранаде, Телангом и Мандликом. Он превозносил чарующий стиль Теланга и величие Мандлика как реформатора. Вспоминая заботу Мандлика о своих клиентах, он рассказал нам анекдот о том, как однажды, опоздав на поезд, которым обычно ездил, Мандлик заказал специальный поезд, чтобы вовремя попасть в суд, где должен был защищать своего клиента. Но Ранаде, говорил Гокхале, возвышается над ними своей разносторонней гениальностью. Он был не только великим судьей, но в равной степени и великим историком, экономистом и реформатором. Будучи судьей, он все же смело посещал заседания Конгресса, где все так верили в его прозорливость, что без обсуждения принимали предложенные им решения. Описывая умственные и душевные качества своего учителя, Гокхале испытывал бесконечное наслаждение.

Гокхале ездил в те времена в экипаже. Я не понимал, какая была в этом надобность, и однажды упрекнул его:

– Неужели вы не можете ездить в трамвае? Или это унижает достоинство лидера?

Его, видимо, несколько огорчило мое замечание, и он сказал:

– Значит, и вы не поняли меня. Я не трачу своего жалованья на личные удобства. Я завидую вашей свободе, благодаря которой вы можете ездить в трамвае, но, к сожалению, не могу поступать так же. Если бы вы были жертвой такой широкой популярности, как я, вы почувствовали бы, как трудно и даже невозможно ездить в трамвае. Нельзя думать, что лидеры все делают для личного удобства. Мне нравится простота вашего образа жизни, и я стараюсь жить как можно проще, но некоторые расходы на себя неизбежны для такого человека, как я.

Таким образом, одно из моих сомнений было легко разрешено, но осталась еще одна претензия.

– Но вы даже не выходите погулять, – сказал я. – Неудивительно, что вы всегда больны. Неужели служение обществу не оставляет времени для физических упражнений?

– А вы видели когда-нибудь, чтобы у меня было свободное время для прогулки? – ответил он.

Я настолько уважал Гокхале, что никогда не возражал ему. Я промолчал и на этот раз, хотя его ответ не удовлетворил меня. Я считал тогда, да и теперь считаю, что вне зависимости от того, сколько работы у человека, он должен найти время для физических упражнений, как он находит его для еды. Я полагаю, что физические упражнения не только не уменьшают работоспособности, но, наоборот, увеличивают ее.

XVIII. Месяц с Гокхале-II

Живя под одной крышей с Гокхале, я отнюдь не сидел на месте.

Своим друзьям-христианам в Южной Африке я обещал повидаться с индийцами-христианами в Индии и познакомиться с условиями их жизни. Я слышал о Бабу Каличаране Банерджи и был о нем высокого мнения. Он принимал деятельное участие в работе Конгресса, и я не испытывал по отношению к нему того предубеждения, которое внушили мне рядовые индийцы-христиане, стоявшие в стороне от работы Конгресса и чуждавшиеся как индусов, так и мусульман. Когда я сообщил Гокхале о своем желании увидеться с Банерджи, он спросил:

– Зачем это вам? Он очень хороший человек, но, боюсь, не удовлетворит вас. Я очень хорошо его знаю. Но если уж вы так хотите, то, разумеется, можете с ним повидаться.

Я просил Банерджи принять меня, и он с готовностью согласился. Когда я пришел, оказалось, что его жена лежит на смертном одре. Домашняя обстановка была чрезвычайно проста. На Конгрессе Банерджи был в пиджаке и брюках, а теперь, к своему удовольствию, я увидел его в бенгальских дхоти и рубашке. Мне понравилась простота его одежды, хотя сам я тогда носил сюртук и брюки парсов. Без всяких предисловий я заговорил с ним о своих сомнениях. Он спросил:

– Верите ли вы в учение о первородном грехе?

– Да, верю, – ответил я.

– Ну так вот, индуизм не обещает искупление этого греха, а христианство обещает. – И добавил: – Возмездие за грех – смерть, и Библия говорит, что единственный путь искупления – довериться Христу.

Я ссылался на «Бхакти-Марга» и «Бхагаватгиту», но это было бесполезно. Я поблагодарил его за доброту. Беседа с ним не удовлетворила меня, но все же я извлек из нее некоторую пользу.

Я исходил (большей частью я передвигался пешком) улицы Калькутты вдоль и поперек. Я встретился с судьей Миттером и сэром Гуруджем Банерджи, чья помощь мне была нужна для связи с работой в Южной Африке. Примерно в это же время я познакомился с раджой сэром Пьяркмоханом Мукареджи.

Каличаран Банерджи рассказывал мне о храме Кали, который я очень хотел посетить, в особенности после того, как прочитал о нем в книгах. В один прекрасный день я отправился туда. В этом же районе находится дом судьи Миттера. Поэтому я посетил храм в тот день, когда заходил к Миттеру. По дороге я увидел большое стадо овец, которых гнали в храм Кали, чтобы принести в жертву. Ряды нищих выстроились вдоль дороги, ведущей к храму. Среди них были нищие монахи, но я уже тогда был решительным противником того, чтобы подавать милостыню здоровым нищим. Толпа их преследовала меня. Нищий, сидевший на веранде, остановил меня вопросом:

– Куда вы направляетесь, сын мой?

Я ответил.

Он попросил меня и моего спутника присесть, что мы и сделали.

Я спросил его:

– Считаете ли вы жертвоприношение религией?

– Кто может считать религией убийство животных?

– Тогда почему вы не проповедуете против этого?

– Это не мое дело. Наше дело молиться Богу.

– Но разве нет другого места, где бы вы могли молиться Богу?

– Все места одинаково хороши для нас. Люди подобны стаду овец, они идут туда, куда их ведут вожди. Это не наше дело. Мы садху.

Мы не стали продолжать спор и пошли дальше. Навстречу нам текли потоки крови. Я не мог вынести этого зрелища. Я был возмущен и взволнован. Никогда не забуду этой картины.

В тот самый вечер я был приглашен на обед к бенгальским друзьям. Я заговорил с одним из них об этой жестокой форме богослужения. Но он ответил:

– Овцы ничего не чувствуют. Шум и барабанный бой заглушают ощущение боли.

Я не мог стерпеть и возразил ему, что если бы овцы обладали даром речи, то, наверное, сказали бы что-нибудь другое. Я чувствовал, что необходимо положить конец этому жестокому обычаю. Я вспомнил историю Будды, но понял также, что задача эта мне не по силам.

Я и теперь не отказался от этих своих убеждений. Для меня жизнь ягненка не менее драгоценна, чем жизнь