Интеллектуалы древней Руси. Зарождение соблазна русского мессианизма - Игорь Николаевич Данилевский

Церкви иже в концых вселенныя в православнеи вере во всей поднебеснеи паче солнца светитца. И да весть твоя держава, благочестивый царю, яко вся царства православныя християньския веры снидошася в твое едино царство, един ты во всей поднебеснеи християном царь <…> И внемли, благочестивый царю, яко християнская царства снидошася во твое едино, яко два Рима падоша, а третии стоит, а четвертому не быти. Уже твое християнское царство инем не останется.

Как видим, Филофей и его преемники, во-первых, не называют Москву Третьим Римом. Впервые она будет названа так уже после кончины псковского старца, в «Казанской истории» (1564–1566):

И восия ныне стольныи преславныи град Москва, вторыи Киев; не усрамлюся же и не буду виновен нарещи того и третеи новыи великии Рим, провосиявше в последняя лета, яко великое солнце, в велицеи нашеи Рустеи земли, во всех градех сих, и во всех людех страны сея, красуися и просвещаяся святыми многими церквами, древянными же и каменными, яко видимое небо светитца пестры звездами, утвержено и православнем непозыблено от злых еретик, возмущающих церковь Божию.

Во-вторых, идея, близкая той, которую сформулировал Филофей, была высказана еще до него:

прославил Бог православного первого царя Константина <…>; он же принял скипетр, непобедимое оружие — православную веру Христову <…> и наречен был равным Апостолам. И Божьей волей сотворил град во имя свое и нарек его град Константин, который есть Царьград, и назвался Новый Рим[109]: и еще больше простерлась православная вера Христова по всей земли. По прошествии же времени избрал себе Господь Бог от идолопоклонников сосуд чистый, благоверного и христолюбивого великого князя Владимира киевского и всея Руси, иже испытав о верах, и принял от Константинограда, как щит непобедимый в сердце свое, православную веру Христову и крестился святым крещением во имя Отца и Сына и Святого Духа, идолов же сокрушил, и неверных в веру привел, и просветил всю русскую землю святым крещением <…> и утвердил православную веру, которая во Христа Бога, и наречен был второй Константин. И ныне же, в последние эти лета, как и в первые, прославил Бог сродника его, просиявшего в православии, благоверного и христолюбивого великого князя Ивана Василевича [Ивана III], государя и самодержца всея Руси, нового царя Константина новому граду Константину — Москве, и всей русской земле и иным многим землям государя («Митрополита Зосимы извещение о пасхалии на восьмую тысячу лет»; 1492).

Как видим, здесь митрополит продолжает и развивает идеи, высказанные еще в XI веке Иларионом, доведя свои рассуждения до времени правления Ивана III.

В-третьих, «теория» старца Филофея, по признанию многих исследователей, оказалась для своего времени малозначимой: о ней не вспоминали довольно долго, вплоть до последнего десятилетия XVI века. Да и для самого псковского старца пресловутая «теория» — точнее, повторяющиеся в нескольких посланиях десять-пятнадцать строк с упоминанием Третьего Рима — была лишь основанием для призывов срочно исправить всяческие «нестроения» как в светской, так и в церковной жизни. Лишь в «Уложенной грамоте» (1589), для обоснования претензий России на учреждение здесь патриаршего престола, формулировка Филофея была с некоторыми изменениями воспроизведена:

поскольку ветхий Рим пал Аполлинариевой ересью, Второй же Рим, Константинополь, захвачен агарянскими внуками — от безбожных турок; твое же, о благочестивый царь, Великое Российское царство, Третей Рим, благочестием всех превзошло, и все благочестивые царства в твое едино собрались, и ты один под небом христианский царь именуешься во всей вселенной, во всех христианах.

В ней, в частности, как и в ряде поздних списков произведений «Филофеева цикла», словосочетание «Ромейской царство» было заменено «Российским царством».

Наконец, в-четвертых, в своих рассуждениях о Третьем Риме псковский старец, судя по всему, не был оригинален.

Безусловно, представление о Римском (Ромейском) царстве как о последнем в человеческой истории восходит еще к раннему христианству и опирается на библейское пророчество Даниила. Кстати, сам ответ Филофея (или того, кто только использовал его имя) на просьбу великого князя Василия Ивановича истолковать его «писание» составлен, так сказать, во образ второй главы Книги пророка Даниила, в которой рассказывается, как пророк объяснил сон царя Навуходоносора. Там как раз речь идет о последних четырех царствах мира. Четвертым, согласно христианской традиции, является всемирное Римское «царство», которое просуществует до конца света: «Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно» (Дан 2: 44). Отсюда и следует объяснение старца, что после того, как «все царства православные христианской веры сошлись в твое [великого князя] единое царство», «уже твое христианское царство иным не останется, по великому Богослову, а христианской Церкви исполнится слово блаженного Давида: „Это покой Мой на веки: здесь вселюсь, ибо Я возжелал его“ [Пс 131: 14]». Вот почему «четвертому Риму не быть». На смену ему придет ожидаемое Царство, «которому, — как пишет Филофей, — нет конца».

Мало того, еще в XIV веке во Втором Болгарском царстве была сформулирована близкая концепция: «Тырново — Третий Рим». Тогда же там появились и новые геральдические знаки: двуглавый орел (на монете Михаила III Шишмана, 1323–1330) и лев. Прообразом их, скорее всего, были символы последних царств в Третьей книге Ездры.

То, что на Руси были знакомы с болгарской «теорией» Третьего Рима, подтверждается, в частности, почти прямой цитатой из болгарского перевода XIV века «Хроники» византийского поэта Константина Манассии в «Русском хронографе» 1512 года. В нем после рассказа о падении под ударами турок греческого и южнославянских православных государств читаем: «Наше же российское Божею милостью, Пречистыя Богородицы и всех святых чудотворец молитвами растет и молодеет и возвышается. Ей же, Христе милостивый, даждь рости и младети и расширятися и до скончания века». В болгарском же тексте после рассказа о падении «старого Рима» говорится: «наш же новый Цариград [Тырново] стоит и растет, укрепляется и молодеет; пусть же и до конца растет».

Все это дало основания для вывода о том, что «теория» Третьего Рима пришла на Русь с так называемым вторым южнославянским влиянием. В середине прошлого века русский историк-эмигрант Николай Иванович Ульянов (1905–1985) отмечал:

Появившаяся впервые на Балканском полуострове у южных славян, занимающая нас идея [Третьего Рима] возникла не как тенденция к всемирной экспансии, а как средство самозащиты и национального самоутверждения <…> Но вот пришли турки, взяли старый Царьград, а вместе с ним и «новый». <…> Взоры [болгар, а вместе с ними всех южных славян] устремились на далекую <…> Московию <…> Произведения югославян начали помаленьку заражать москвичей <…> Что москвичи в данном случае выступали учениками болгар и сербов, видно по рабскому